— Нет, не надо, не надо! — воскликнула Дария, и, сбившись комочком, зашлась в рыданиях.
Горчак кусал губы, свет луны перечеркнул его лицо пополам, и я заметил, что на глазах парня набухли крупные, страшные слезы.
— Они не всегда выбирают! — воскликнул он, положив руку на плечо сестры. — Многие идут на костер сами, ведь это такая честь — умереть за… умереть за… — Его лицо исказилось тоже. Миг — и брат и сестра истерично, всхлипывая, рыдали, обняв друг друга. Я видел, как исказилось миловидное личико Дарии, как неудержимым потоком катились по ее щекам слезы.
Я переглянулся с Шутейником. Обоим без слов стало ясно, что случилось с родителями этих несчастных. Скорее всего, рассудок их настолько помрачила секта, что на костер они взошли сами… И таким образом Дария и Горчак навсегда потеряли родителей, хотя, если рассуждать прямо — утратили они их раньше, а именно тогда, когда семена мерзкого учения проросли в головах матери и отца…
— Значит, там, внизу, сейчас сожгут пятерых невинных? — уточнил я, глядя на гаера и упорно избегая смотреть на рыдающую Дарию и Горчака. Ну и что делать? Выдать себя? Или, рискуя высшей целью, позволить дэйрдринам сжечь людей? А если среди тех, кто предназначен к сожжению — дети?
Дилемма…
Шутейник с хрустом переломил ветку куста.
— Угу, мастер Волк. Вот, я уже вижу — они несут с собой вязанки хвороста вдобавок к тому, что уже заготовили ранее посреди поля… — Он прищурил желтые совиные глаза, всмотрелся в полумрак как следует. — Дэйрдринов около двадцати, все пешие. С ними покойник и пяток пленников… — Внезапно его лицо исказилось. — Мастер Волк! Мастер Волк! Мы… нам нужно на них напасть! Ладушки-воробушки, обязательно нужно!
Я уставился на гаера непонимающе.
— Что? Почему? С какой стати?
Шутейник тяжело дышал, кровь прилила к шраму на лбу.
— Там, среди пленников… Я уверен абсолютно! Там, среди пленников — капитан Бришер!
Глава 20
После этого известия и я подвис, как брат с сестрой от стишат моего гаера. Не потому, что испугался, а потому, что понял: Бришера нужно в любом случае выручить, но если это случится, инкогнито наше будет нарушено… Прозрец и люди Варвеста так или иначе узнают о нашем присутствии, или, по крайней мере, заподозрят чье-то присутствие в своих владения задолго до того момента, как я захочу себя обозначить.
— Мастер Волк! Мастер Волк! — голос Шутейника доносился как сквозь густой туман. А я все колебался. Что-то говорила Дария, ей горячо вторил брат.
А я колебался.
Отвратительная музыка приближалась. Процессия двигалась чуть наискосок относительно места нашего наблюдения. Свет факелов осветил вязанки хвороста на пустыре, набросанные, очевидно, еще до того, как дэйрдрины выбрали себе жертв. Я протер глаза: связанных жертв везли на трех тачках, нет, на двух, потому что на третьей виднелось запеленатое тело покойника, видного чина этой сволочной секты. И — да-да! — теперь и я увидел огненную бороду капитана Бришера. Капитан горцев был жив, дергался в путах, а спеленали его как следует, перевязав не просто веревками, а колодезными цепями. Даже на изрядном расстоянии я видел, какой бешеной яростью сверкают его глаза.
Надо решаться… Ждать нет смысла, дэйрдрины достигли точки назначения и принялись сбрасывать хворост и дрова в общую огромную кучу.
Не ждать! Капитан не просто нужный мне человек и предводитель горцев, он — мой друг, а друзей… друзей не бросают. Даже если наше вмешательство грозит крахом всех планов по срыву коронации Варвеста.
Решение пришло внезапно. Я ведь все равно вез кота с определенной целью, так почему бы не форсировать некоторые моменты моего плана?
— Шутейник, остаешься за главного. Горчак, Дария — остаетесь с Шутейником, на месте! — Я метнул взгляд на сержанта Алых. — Остальные — за мной. Убить всех, кроме пленников. Нет, стойте! Оставьте одного дэйрдрина в живых! Это — обязательно! Шутейник, на два слова!
Я сообщил своему гаеру план, он покосился на Шурика, хмыкнул, покачал головой.
— Ладушки-воробушки! Это ежели кот согласится.
— Согласится, друг мой, обязательно согласится!
Я выгреб из костра тлеющие уголья, растоптал сапогом и, схватив горсть горячей золы, растер по лицу. Прозрецу не стоит знать, что за всем стоит бывший архканцлер и нынешний император. Зачернив лицо, я скрою свои приметы. Хотя свои меня все равно узнают.
Придерживая шпагу, я кинулся к лошадям, взлетел в седло Бабочки если и не с молодецкой удалью и грацией джигита, то, по крайней мере, с приемлемым умением. Не перевалился на другую сторону, хотя и охнул, когда отбитая скачкой задница ударилась о седло, бросил ноги в стремена. Сердце вело себе не в пример тише, не рвалось бешеным зайцем из груди, как в те разы, когда я участвовал в схватках.
Мягко понукая, направил лошадь вверх по склону, в прогал между кустарниками; пока это делал, мимо нас глухо прогрохотали копыта лошадей Алых. Справа и слева мелькнули серые и черные лошадиные тени и черные же тени всадников.
Омерзительная мелодия прервалась на визгливой ноте. С пустыря донеслись встревоженные крики.
Когда я поднялся на склон, Алые уже россыпью неслись вниз, а когда я, слегка пришпорив Бабочку, понесся по полю, Алые уже налетели и рубили дэйрдринов в капусту; лишь блестели молниями палаши.
Я двинул Бабочку в гущу схватки, выхватил шпагу (дрянное оружие для конника) и чуть не упал, так как правая нога выскользнула из стремени. Рядом со мной неотрывно двигались две тени: сержант Алых приставил охрану. Дэйрдрины сопротивлялись, звенело оружие. Что-то яростно ревел Бришер. Извиваясь, он умудрился выпасть из тачки и, на моих глазах, лежа на боку, согнув связанные ноги, распрямил их, сделав подсечку одному дэйрдрину. Тот упал, и Бришер, неимоверным усилием извернувшись, приподняв голову, ударил дэйрдрина лбом в высветленное белилами лицо. Удар был страшен, брызнула кровь. А Бришер бил и бил дэйрдрина своим лбом, не уступавшим в твердости каменной дубине, бил, хотя даже после первого удара по конвульсивным движениям сектанта, видно было: Бришер первым же ударом загнал носовую кость дэйрдрина прямо в его помраченный мозг.
Я не успел поучаствовать в схватке: Алые были столь профессиональны, что за две минуты уничтожили почти всех. Двое сектантов попытались спастись бегством, но их догнали, зарубили в спины. Одного — совсем молодого, тонкошеего пацана — пленили, хотя Бришер, рыча, порывался перегрызть ему глотку. Пацан сидел у тачек, стучал зубами. По выбеленным щекам, к которым прилипли комья земли и травы, текли обильные слезы.
Алые подхватили разбросанные факелы, осветили место побоища, начали освобождать жертв заклания. Это были подростки, и я скрипнул зубами. Ничего, прозрец, потерпи — тебе недолго осталось существовать на этом свете, если ты, конечно, человек, а не демон. Хотя — какие демоны в этом мире? Все зло творят люди…
Капитан узнал меня, прозрачно-серые его глаза (оба подбиты, левый сильнее заплыл) сверкнули:
— Аргх! Арх…
— Тихо! — взревел я. — Да, мы посланцы великого демона-кота! Мы — те, кто грядет на смену греховным дэйрдринам! Демон-кот с нами! Он пришел взять ваши души за грехи человекоубийства.
Я скорчил Бришеру выразительную гримасу. Он не понял, изумленно сощурился.
— Кгхм!
— Схватить этого страшного рыжего! — велел я, прежде чем Бришер успел снова поименовать меня архканцлером. — Он мне не нравится! Схватить этого рыжего, во имя демона-кота, и отвести в наш огромный десятитысячный лагерь! — я неотрывно глядел на пацана. — Сам его допрошу. Немедленно исполнять! — гаркнул я Алым. Бришера освободили от цепей и, схватив под руки (весил он хорошо за сто двадцать) с помощью двух конников сопроводили в лагерь. Капитан наемников был столь изумлен, что не проронил ни слова, только в мою сторону оглянулся беспомощно, как ребенок. Из носа его свисала огромная кровавая сопля.