– Но, – вмешался госсекретарь, – речь не идет о капитуляции. Мы рассматриваем варианты возможных путей выхода из военных действий: можно либо просто выйти из зоны конфликта при взаимных или многосторонних гарантиях, или временно прекратить огонь в этой зоне, а затем урегулировать эту проблему на международном уровне.
– Какие бы слова вы ни использовали, – сказал Тейлор холодно, – это все равно капитуляция.
– Джордж, – перебил его председатель Комитета начальников штабов, – ты превышаешь свои полномочия, и причем очень сильно.
Тейлор ничего не ответил.
Уотерсу хотелось бы знать, что этот потрепанный в боях полковник действительно может предложить. Что составляет его сущность, кроется ли за военной формой подлинная тревога за страну.
– Полковник Тейлор, – сказал Уотерс. – Я даже получил докладную от одного из наших подчиненных, полковника Рено, который полагает, что ваша компетентность не соответствует занимаемой вами должности. В своей докладной он представляет дело так, что сегодняшний день был для вас крайне неудачным.
Выражение лица Тейлора осталось бесстрастным.
– Господин президент, если у вас есть какие-нибудь сомнения в моей компетентности, вы сможете предать меня военно-полевому суду после того, как все это кончится. Сейчас же разрешите мне провести эту операцию.
Уотерс старался понять, что это за человек.
На мгновение он ощутил присутствие Тейлора более остро, более сильно, чем любого из находящихся в этой комнате советников. В этот момент время как бы приостановило свой ход, и Уотерс погрузился в старые воспоминания, все еще чувствуя во рту вкус чизбургера.
– Полковник Тейлор, – спросил президент, – вас когда-нибудь кусала собака?
– Нет, сэр.
– Меня тоже. Но моего отца кусала. Это произошло, когда у него еще было пусто в кармане, но он был полон мечтаний. Он шел по дороге в штате Алабама, на него спустили собак… и моего отца очень сильно искусали. Это было очень давно. Меня тогда еще не было на свете. Но мой отец был очень хорошим рассказчиком. И когда он описывал тот страх, который он испытывал, увидев этих собак, его слушатели тоже начинали ощущать этот страх. Он был весь в крови и пытался убежать, но собаки продолжали рвать его на куски. Тем не менее на следующий день он опять был там, шел по дороге и пел. Он боялся в этот раз даже больше, чем в первый, но он всегда повторял мне, что мир был бы совсем другим, если бы он и еще несколько испуганных мужчин и женщин сдались. – Уотерс постучал карандашом по пустой фарфоровой чашке. – Мой отец… не дожил до того времени, когда его сын стал президентом Соединенных Штатов. Он умер от болезни Рансимана, когда я баллотировался в Конгресс и выступал перед все редеющей аудиторией. Но я знаю, что он хотел бы, чтобы я сейчас смело противостоял этим собакам. – Уотерс положил карандаш и посмотрел на изображение Тейлора на экране. – Единственная проблема состоит в том, что я не совсем уверен, что это означает в данной ситуации. Означает ли это, что я должен сейчас послать полковника Тейлора и его людей обратно в бой с шашками наголо, или же это будет просто трусость – послать других людей противостоять собакам вместо меня. Возможно… «противостоять собакам» означает взять на себя ответственность за собственные неправильные решения и сократить потери.
– Господин президент, – сказал Тейлор прямо, – выйти из боя сейчас – это значит проявить трусость.
– Достаточно, полковник, – сказал председатель Комитета начальников штабов.
Уотерс только кивнул и посмотрел на свои руки. Они были совершенно гладкими, на них не было следов физического труда. Или следов от укусов собак.
– Полковник Тейлор, – сказал он, – я должен принять решение. Я не собираюсь задерживать вас дольше, чем это будет необходимо. Мы сейчас прервем наш разговор, но я хотел бы, чтобы вы находились около пульта связи точно через тридцать минут. Я собираюсь обсудить все это в последний раз с моими советниками, присутствующими в этой комнате, затем я дам вам свой ответ. Да, между прочим, говоря о своем плане, вы ничего не сказали о беспорядках в Баку. Вы видели, что там происходит?
– Да, сэр.
– И что вы об этом думаете? Это усложняет проведение вашей операции?
– Необязательно. На самом деле, если демонстрации будут продолжаться, они могут только помочь нам и отвлечь внимание японцев. Японцы, должно быть, очень обеспокоены попытками этих людей проникнуть через ограждение.
Лицо Уотерса приняло удивленное выражение:
– Что вы имеете в виду? Каковы, по-вашему мнению, причины демонстраций?
– Ну, – сказал Тейлор, – начальник разведки моего полка считает, что все совершенно ясно. И я согласен с ним. Азербайджанцы преподают сейчас японцам такой же урок, какой мы получили в Тегеране.
На мгновение Уотерс задумался:
– То есть вы считаете, что эти демонстрации направлены против японцев?
Казалось, что Тейлор был удивлен заданным ему вопросом.
– Конечно, это очевидно.
Уотерс кивнул, обдумывая эту совершенно новую для него точку зрения.
– Спасибо, полковник Тейлор. Я дам вам ответ через тридцать минут.
Изображение Тейлора исчезло.
На какое-то мгновение в комнате воцарилось унылое молчание, вызванное вялостью уставших людей. Затем госсекретарь тряхнул своей аристократической головой и с удивлением произнес:
– Этот человек сумасшедший.
– Рад видеть тебя, Такер, – сказал Тейлор, поднявшись, чтобы поприветствовать своего старого товарища. Он старался улыбнуться, но не мог, так как какая-то часть его души еще была с президентом США и ожидала его решения.
– Черт подери, Джордж, ты, как обычно, страшен, как черт. – Полковник Уильямс протянул руку.
В ответ Тейлор протянул свою перевязанную руку. Прежде чем пожать ее, Уильямс неуверенно остановился.
– Что, черт возьми, приключилось на этот раз, Джордж?
Тейлор шагнул навстречу, схватил руку Уильямса.
– В последний момент он спасовал и сказал мне, что примет решение через некоторое время.
– Насколько я понимаю, они там, в Вашингтоне, уже не в такой панике по поводу случившегося, в какой они были утром?
Тейлор презрительно засмеялся:
– Это чертовски слабо сказано. Даже здесь было слышно, как они там все разбегаются, чтобы попрятаться в кустах.
– Могу побиться об заклад, что этот парень Боукветт сунул в это дело свой нос, – сказал Уильямс. – Вот уж типичная дерьмовая гражданская шишка. Я не знаю ни одного случая, когда бы он правильно разобрался в потоке разведывательной информации, но у него большие связи. Никогда не носил военной формы, разве что на каких-нибудь подготовительных курсах за рубежом. Но он считает, что отлично знает наше с тобой дело благодаря своему происхождению и интуиции.
Тейлор не ответил. Он знал о Боукветте даже больше, чем ему хотелось бы. Из-за Дейзи.
Ему очень хотелось знать, была ли Дейзи все еще там, в той же комнате, где и Уотерс. Но лучше сейчас не думать обо всем этом.
– Тяжелый день, Джордж? – спросил Уильямс. По тону его голоса было видно, что он все понимает, как может понимать только солдат солдата.
Тейлор взглянул на него.
– Я потерял Дейва Хейфеца, – сказал он бесстрастно. – Во время нападения «Скрэмблеров». И Мэнни Мартинеса. Они засекли нас, когда мы летели из Омска.
Уильямс задумался:
– Я не был знаком с Мартинесом. Но Хейфец был чертовски хорошим солдатом.
– Да, был. – Тейлор с отвращением отвернулся. – Я говорю о нем, как будто он мертв. А он, бедняга, лежит в самолете, мочится под себя и не понимает, что произошло… и что еще может произойти. – Тейлор отступил в сторону, как бы стараясь уйти от самого себя. – Боже всемогущий. Я просто не знаю, что для него можно сделать. И для всех остальных тоже. Что делать, Такер? Что делать, Господи? Ты ведь знаешь, что такое писать письма женам и родителям, когда погибает какой-нибудь несчастный десантник, но что, черт возьми, можно написать, когда домой возвращается не человек, а животное, без каких-нибудь эмоций, но с отличным восприятием окружающего мира. С воспоминанием о том, что такое женщины, с…