После лондонского чада воздух здесь казался невероятно чистым. Даже на такой высоте в нем явственно ощущалось тепло грядущей весны. Внизу, в гавани, Уильяма ждал торговый корабль, но его взгляд был устремлен в морскую даль. Он стоял и не мог надышаться. Справа виднелись массивные фортификационные укрепления замка Дувра. Он знал, что Вильгельм Завоеватель, в котором жестокость сочеталась с благородством, сначала сжег замок, а потом оплатил его восстановление. Сто лет назад французы сожгли уже весь город. Улыбнувшись, Уильям нашел успокоение в мысли, что местные жители возродили его из пепла после катастрофы, куда более разрушительной, нежели та, которая случилась с ним. Ему нужно было сделать то же самое.
Он с удивлением отметил, что у него поднялось настроение. Несмотря на годы тяжелых испытаний, он ощущал необыкновенную душевную легкость, словно освободился наконец от груза прошлого. Ничего изменить уже было нельзя. В распоряжении короля Генриха имелись другие сторонники и советники. Пока был жив и действовал Дерри Брюер, оставалась надежда.
Уильям знал, что он сделал все возможное, как и жители Дувра. Жизнь отнюдь не была прогулкой по райскому саду. Если бы она таковой была, он построил бы там себе дом. Уильям всегда был деятельным человеком, не любившим праздное времяпрепровождение, и теперь ему не давала покоя мысль, чем он будет заниматься в Бургундии в течение пяти лет. Со стороны герцога Филиппа было весьма благородно предложить ему кров, и он хотя бы не был другом французского короля. По иронии судьбы, обвиненный в измене английской короне Уильям имел гораздо больше друзей во Франции, нежели в Англии, по крайней мере, в данный момент. Он должен был проехать через центральную часть Франции под защитой охранной грамоты, выданной герцогом Филиппом, сделав непродолжительную остановку в Париже.
Уильям ковырнул носком башмака зеленый дерн, и под ним обнажился мел. Как бы то ни было, его корни и душа оставались здесь. Он смахнул с глаз слезы, надеясь, что сопровождающие не видят, насколько сильны обуревавшие его чувства.
Уильям тяжело вздохнул.
– Пошли, ребята, – сказал он, повернувшись и направившись к своей лошади. – Прилив не будет нас ждать.
Он старался как можно меньше трясти поврежденную руку, и, сев в седло, взял поводья здоровой рукой. Сначала по тропинке, потом по дороге они спустились к порту. Уильям опять увидел враждебные взгляды и услышал свое произносимое шепотом имя, хотя полагал, что по меньшей мере на день опережает столичные новости. С высоко поднятой головой он ступил на борт корабля, где был представлен капитану и куда погрузили запасы продовольствия и вещи, которыми его снабдил Дерри. Человеку его положения их хватило бы всего на несколько недель. Уильям знал, что ему нужно будет послать жене деньги и одежду. Бургундия составляла часть Франции и находилась одновременно и далеко, и близко от дома. Он отпустил людей Сомерсета, дав им несколько серебряных монет и поблагодарив их за защиту и деликатное отношение. Они обращались с ним почтительно, как подобает обращаться с лордом, и это не ускользнуло от внимания капитана корабля.
Уильяму приходилось много плавать, и эта шхуна показалась ему неряшливой. Канаты не были свернуты в аккуратные кольца, грязную палубу следовало тщательно отдраить шероховатыми камнями. Он перегнулся через поручни и окинул взглядом пристань, заполненную деловито снующими жителями города. Раздав кому нужно взятки, Дерри за короткое время сотворил чудо, раздобыв все необходимое для его путешествия. Уильям знал, что кроме жены и сына он оставляет на родине верных друзей. Когда корабль отчалил от пристани, он стоял на палубе. Первый и второй помощники капитана, находившиеся один на носу, другой на корме, перекрикивались между собой. Матросы поднимали грот-рей на мачте, распевая в такт своим слаженным движениям. Полотнище паруса затрепетало на ветру, и корабль сразу набрал скорость.
Уильям впился глазами в быстро удалявшуюся землю, стараясь запомнить каждую деталь, чтобы потом поддерживать себя этими воспоминаниями. К тому времени, когда он вновь увидит эти белые скалы, ему будет почти шестьдесят лет. Его отец погиб в сражении в возрасте сорока восьми лет. Мысль об этом еще больше омрачила элегическое настроение Уильяма, и усилившийся ветер вызвал в теле легкую дрожь.
Оказавшись в открытом море, шхуна принялась ритмично перекатываться по волнам. Уильям улыбнулся, вспомнив свое путешествие через Ла-Манш, когда он сопровождал Маргариту, тогда еще совсем девочку. Ее радость была поистине заразительной.