С диким воплем Томас вновь дал шпоры Балиону, и тот прянул вперед. Бросок сопровождал глумливый смех Невилла: наперерез Томасу, отсекая дальнейший путь, пустились всадники. Впервые он обрел противников, равных ему по владению мечом. Да не просто равных, а похоже, что и превосходящих. Прорваться через их заслон ему не удавалось, а старый ублюдок все это время издевательски улюлюкал, настолько вторя уничижительности отца, что кровь плеснула Томасу в голову, застлав глаза красноватой дымкой, от которой он, казалось, покачивался, как на волнах. Где-то высоко на голове была рана и из нее сочилась кровь, которую Томас вынужден был смаргивать. Шлем был хороший, с подкладкой, но удар тяжелой палицей сделал в нем вмятину, острая кромка которой настырно скребла череп так, будто его распиливали. Дыхание через отверстия в шлеме обдавало лицо влажным жаром, скакать становилось мучительно, но Томас по-прежнему взмахивал мечом и направлял Балиона вперед, хотя тот уже ронял с удил пену и явно терял силу: бока у него обильно кровоточили от ран и ссадин.
Среди ног сражающихся рыцарей постепенно стали появляться серые топорщики. Наносимые ими увечья были ужасны: рубщики валили с ног лошадей, а вместе с ними под пронзительное, полное муки ржание падали и всадники. На земле закованные в доспехи рыцари грузно возились, частично оглушенные падением и уязвимые до тех пор, пока снова не удавалось встать на ноги. Бой сейчас перерос в хаотичную свалку, где не уступала ни одна из сторон. Воинство Перси по-прежнему превосходило неприятеля числом, но соотношение павших было явно в пользу людей Солсбери, которые сражались более умело. Личная стража Невилла была одновременно и сильна, и быстра; как видно, безукоризненно соблюдалась присяга беречь хозяина, а защищены телохранители были ничуть не хуже, чем сам Томас. Прорубаясь через размахивающих топорами кузнецов и мясников, эти люди секли их проворными наклонными ударами.
Борьба сосредоточилась вокруг ревущего, бушующего, толпящегося центра – там, где широко кричащие рты, выплеснутые вверх и падающие вниз руки. Где орудовали те, кто взращен и натаскан для этой грубой, первобытно-тяжкой работы убивать; чье дыхание и мускулы рассчитаны на то, чтобы сражаться днями напролет. Для того чтобы выстаивать под крушащими ударами, что сыпались со всех сторон в этой мясорубке, где люди с нечеловеческими усилиями замахивались и исступленно били, разрывая связки и сухожилия, с хрястом выворачивая суставы и ломая конечности – все для того, чтобы перебороть и уничтожить врага, – жизненно важны были доспехи. От них напрямую зависело, уцелеешь ты ли нет. Те, на ком подобной защиты не было, падали словно колосья под серпом жнеца, и выбеленные солнцем травы были уже примяты и разглажены погибшими и умирающими. И все это время продолжало всходить по небу солнце, равно одаривая своим теплом и светом всех без разбора. Вот уже рыцари начали дышать сухо и часто, будто птицы, и рты их под забралами были кругло раскрыты, так что зубы при ударе клацали и ломались о погнувшееся железо.
Менее чем через час сражение утратило свою маниакальную, судорожную напористость. Теперь лишь выносливость и стойкость решали, кто выживет, а кто нет в рассыпавшейся на разрозненные схватки общей картине боя; сражающиеся кто по двое, кто по трое, одержав в очередной такой схватке верх, направлялись дальше. Большинство горожан Перси было уже перебито или ранено так, что эти несчастные могли лишь кое-как хромать непонятно куда, держась за увечные места – конечность, бок или живот. Рать Невилла убавилась до восьми десятков человек, окруженных вдвое бо́льшим воинством в хороших доспехах.
Осаживая Балиона и сдавая назад, чтобы повторно оценить обстановку, Томас едва шевелил головой. Неутомимость Траннинга вызывала у него лишь хмурое удивление. Отцов мечник все так же без устали скакал из конца в конец построения Перси, подбадривая и побуждая истомленных, убывающих в числе людей на дальнейшие усилия. Свою правую руку в латной рукавице Томас пытался сжимать крепче: неведомо когда и как на ней появилась рана, из которой теперь капала кровь. Первоначально резкую боль от содранной на темени кожи сменило тупое пульсирование. Силы постепенно покидали даже гиганта Балиона, у которого головища висла все ниже к травам. А граф Солсбери, судя по всему, был все так же цел и невредим. Томас в глухом отчаянии стискивал челюсти. Кстати, за все время битвы он ни разу не заметил его женишка-сына, хотя мертвые на поле брани лежали всюду. Но это была сплошь прислуга, челядь; из именитых гостей среди убитых не было заметно никого.