– Они утихомирятся, милорд, – сказал он негромко, с прищуром глядя на красновато желтеющее вечернее солнце. Вкрадчиво-хриплый голос напоминал урчание хищника, от которого мурашки по коже. – У меня разосланы разведчики, следить, чтобы никто не подполз. Так что обещаю, врасплох нас никто не застигнет. А парни, они просто… рады, что остались живы, милорд, тут и гадать нечего. Так что пускай попоют-попляшут, греха в этом большого нет. Кровь у них вскоре откипит, лихость сойдет. Проснутся уже другими людьми – может, малость смурными, но поутру будут уже в себе.
Впору было лишь рот раскрыть от изумления. На красной, в оспинах физиономии Траннинга в эту минуту читалась доподлинная нежность. Сказать, что видеть такое Томасу было в порядке вещей, значило не просто преувеличить. Это было бы прегрешением против истины не меньшим, чем, скажем, видеть, как солнце от западного горизонта вновь устремляется в зенит – вот такое же ощущение небывалости. И тем не менее он был у Траннинга налицо, этот проблеск нежной приязни к краснорожей солдатне, что сейчас с пьяной задушевностью горланила какую-то похожую на стон песню. А завтра эти же самые молодцы в бараний рог тебя согнут, стоит тебе лишь усомниться в том, что в них есть что-то помимо алнвикской крови, плоти, костей и присяги господину. Томас резко кивнул, и отцов мечник удалился. За все время этого изъяснения Траннинг ни разу не поглядел на него прямо. Все его слова адресовались как бы в воздух, словно они вдвоем стояли не друг напротив друга, бок о бок возле одной канавки для ссанья.
Те, кто ранен, от костров помещались в стороне. После ухода с поля боя Траннинг в первой же встречной деревне «нашел» несколько телег, и их на шесть десятков раненых оказалось, конечно же, недостаточно. Старший мечник Перси выстроил всех увечных и, переходя от одного к другому, лично осмотрел, бесцеремонно ощупывая и вынося вердикт: «телега» или «ходячий».
С полдесятка стоящих были, считай, уже при смерти – раны их обескровили, сделав мертвенно-бледными и пожухшими. Перед каждым из них Траннинг останавливался, оглядывал темными глазами и покачивал головой. О своей участи они догадывались не хуже его. И он все же пустил бедняг на телеги, чтобы умерли с миром.
Тот первый вечер мог легко перерасти в пир, будь у них из съестного что-нибудь помимо жгутов вяленого мяса в сумках. Когда на небо взошла зеленоватая луна, Траннинг решил, что гулянью пора угомониться, и выйдя из темноты, гаркнул весельчакам-полуночникам, что пора на боковую, чтобы сберечь хоть немного сил на завтра. Томасу тогда подумалось, не обозначатся ли со светом на виду следопыты Невиллов. В темноте все наихудшие страхи, казалось, готовы были обрести свое воплощение. Существовала вероятность того, что Солсбери, едва добравшись до своей цитадели, немедля снарядит в погоню внушительную силу. Только время могло явить, каким числом солдат располагает граф для немедленного броска. Нехитрой правдой было то, что Томас метнул копье в свирепого старого вепря и, черт возьми, промахнулся. Или того хуже: ранил и тем самым лишь разъярил его.
Однако ратники Невилла не объявились ни назавтра, ни после. Траннинг выставлял часовых и сам каждую вахту проверял посты, как будто и не нуждаясь во сне, кроме какого-нибудь получаса дремы, и снова с бодростью вперед, вдоль всей оконечности их небольшого расположения. Всего неделю назад общая численность воинства Перси составляла семь сотен. Сейчас их вместе с ранеными осталось двести сорок, ковыляющих пешком и едущих верхом обратно в Алнвик.
Странным было их приближение к крепости на исходе третьего дня: ни юных барабанщиков впереди, ни гордых знамен над головами. Проход войска, понятное дело, заслышали горожане и повысыпали из домов смотреть. Подтыкая юбки, бежали к дороге женщины, тревожными глазами высматривая в свете закатного солнца, возвратились ли их мужчины. Мимо толпы зевак Томас ехал, стиснув губы и поджав челюсть. Уши у него, безусловно, воском залиты не были, и он слышал тревожную перекличку: жены со все растущей тревогой расспрашивали про своих мужей, маленькие дети начинали хныкать, а затем и выть по пропавшим отцам. Вид квелых тел на телегах вызвал среди горожан великое стенание. Что и говорить, раненые действительно представляли собой жалкое зрелище, особенно сейчас: одни метались в жару, другие уж и не дышали. А были и такие, кто вот уже два дня как умер, и их раздуло от трупных газов и гниения.
Томас, не оглядываясь по сторонам, с нарочито прямой спиной сидел на Балионе. Проезжая под надвратными бойницами лучников, он невольно поежился. Сегодня здесь работали строители. Со своих тщедушных мостков они помещали на стены новые камни, крепя их толстым слоем строительного раствора.