– Граф Перси замечал, что нам не следует упускать из виду и отпрыска Йорка, юного Эдуарда Марча, – тихо сказал Сомерсет. – Он как бы вскользь заметил: а что, если вдруг Йорк умрет от внезапной болезни или несчастного случая: может, это положит конец всем угрозам?
– И что же вы ему ответили, милорд?
– Сказал ему убираться к дьяволу. Думаю, Брюер, вы бы сказали то же самое, подбрось он вам подобную гнусность.
Впору было облегченно перевести дух. Сомерсет вызывал у Дерри симпатию, в том числе и прямотой своих суждений. Он с улыбкой склонил голову.
В эту секунду в коридоре показался медик Хэтклиф; он бежал, румяный и распаренный (попробуй-ка вот так запросто пронестись через весь Тауэр).
– Прошу простить, милорды, – пропыхтел он на подбеге, – но меня срочно требует к себе король.
Дерри с Сомерсетом посторонились, и он влетел внутрь, крепко захлопнув за собой дверь.
Переждав пару секунд, Дерри повернулся обратно к Солсбери:
– Йорк пишет письма, милорд. Некоторые из них я читал: мне их переписали те, кто ему не доверяет.
– Крамола? – с притворным испугом возвел брови Сомерсет.
– Крамолы никакой нет. На словах он вовсю чтит короля, но горько сетует на вас, на Перси и еще кое-кого из лордов, что окружают короля. Но этого нынешнего Генриха Йорк, судя по всему, не знает. Он ему, похоже, все еще видится таким, каким был когда-то: агнцем, безбородым юнцом. Один бог ведает, как я хочу, чтобы Йорк пал. Самое сокровенное мое желание – это встать над его хладным трупом посреди ненастного поля. Покуда он жив, мой король в опасности – от одной лишь силы Йорка и его поддержки Невиллов; даже неважно, дерзнет он вообще посягнуть на трон или нет.
В глухой досаде Дерри поддел носком сапога случайный камешек на плитняковом полу и пнул его вдоль коридора.
– Думаю, правду я уже говорил. Повторю еще раз: если мечи вынут из ножен, предсказать победителя я не берусь. Должен быть еще какой-то способ решить вопрос с Йорком. И мы между собой его отыщем. Пока трубы еще не протрубили, милорд. А раз так, то возможность смирить Йорка еще есть. Ну а если протрубят, то значит, найти его у нас не получилось.
– А если и вправду протрубят? – поставил ударение Сомерсет, хотя ответ был очевиден им обоим.
– Тогда мы с вами будем делать все возможное, чтобы уничтожить Йорка и всех, кто встал на его сторону. И если понадобится, не пощадим для этого самой своей жизни. Если дипломатия не сработает, милорд Сомерсет, то быть войне; а коли так, то победы Йорка при этой жизни мне не видать. Да и, если уж на то пошло, – горько усмехнулся он, – мы у него живыми надолго не задержимся.
Сомерсет задумчиво кивнул.
– Однажды, когда я был еще юнцом, Дерри, я как-то летом украдкой выбрался на сельскую ярмарку – поволочиться за местными девицами, выпить, погадать на судьбу. Отец и не знал, что я ускользнул из своей комнаты. Вы, должно быть, тоже грешили такими проделками?
Дерри на это с широкой улыбкой покачал головой:
– Да нет, милорд. У меня детство протекало, как бы это сказать… более обыденно. Но прошу вас, продолжайте.
– Я, понятно, сверх всякой меры хлебнул там медовухи и эля; потом, помнится, охаживал какую-то девку, которая артачилась, чтобы я сначала дал ей деньги, а уж затем она раздвинет ноги. Та ночь в целом пронеслась хмельным хороводом, но в память мне врезалось не это, а цыганка в расписном шатре. Она мне при свече гадала по ладони, а шатер вокруг меня раскачивался, и мыслей в шалой башке было: только б не заблевать.
Он умолк; глаза осоловели в припоминании.
– И вас, наверное, обчистили? – скрестив на груди руки, стал строить предположения Дерри. – Или она и оказалась той самой девкой под кустом?
– Да нет, боже ты мой: я был пьян, но не настолько. Она мне говорила про Сомерсета: что он умрет в замке, а не на поле брани или от какой-нибудь простуды или недуга. Имени своего отца я ей не называл, хотя она, наверное, все равно догадывалась.
Дерри вскользь поглядел на печатку с фамильным гербом, венчающую Сомерсету средний палец.
– Это их ремесло, милорд: искать предзнаменования. За свои пророчества она сгребла с вас монеты, а затем примерно в тех же выражениях принялась морочить голову кому-то другому.
– Вы не верите в такие вещи? Я с того дня участвовал не меньше чем в десятке боевых походов, Дерри, и хоть бы что, ни единой раны. Хоть бы царапина. И не болел никогда, хотя могу назвать дюжину – да что там, две дюжины! – имен тех, кто умер до срока, стеная и исходя в немощи от всевозможных телесных недугов. Вы понимаете это? Я вел жизнь, полную приятностей, а подчас и излишеств, в то время как другие вокруг меня чахли и угасали. Мерли как мухи. А все знаете почему? – Сомерсет подался близко, чуть ли не вплотную, ярко блестя глазами на своего конфидента. – Я никогда не ездил в Виндзор, ни разу за тридцать лет. Между тем это королевская резиденция, самая большая во всей стране. Какой еще замок, по-вашему, мог бы считаться «тем самым»?