– Кто-нибудь видел Вудчерча? Или этого фата Стрэйнджа? Никто?
Хайбери яростно почесал бороду. Этим утром они проскакали много миль, пытаясь оторваться от французов. Он даже не знал, жив ли Вудчерч. Ему претило уехать, не выяснив этого. Его честь требовала от него вернуться, хотя бы для того, чтобы попрощаться с соратником. Вудчерч далеко не дурак, твердил он себе. Если остался в живых, то наверняка пробился на север, хотя сейчас города и веси Мэна и наводнены французскими войсками.
Хайбери устало улыбнулся при мысли о том, что он с лихвой отомстил за смерть своего племянника. Он не подчинился приказу лорда Йорка идти на юг, в глубь Мэна, и предчувствовал, что ему придется ответить за это. Тем не менее французскому королю пришлось спасаться бегством от английских лучников и всадников. На его глазах они истребили сотни врагов, и на личном счету барона значилось шесть рыцарей. Может быть, цифра выглядела не очень впечатляющей, но все-таки это было лучше, чем отсиживаться в Кале, когда вокруг рушится мир.
– Мы находимся в тридцати милях от границы с Нормандией, возможно, чуть ближе. Наши лошади совершенно выдохлись, и если вы чувствуете то же, что и я, то прямо сейчас ляжете на землю и умрете.
На лицах воинов заиграла ухмылка.
– В четырех милях к востоку отсюда проходит хорошая дорога, и если мы прорвемся к ней, путь на север нам будет открыт.
Неожиданно неподалеку раздались звуки рожка. Хайбери вполголоса выругался. Из-за ближайшей живой изгороди ему ничего не было видно, поэтому он вытащил ноги из стремян и встал коленями на седло, слыша, как хрустят коленные и бедренные суставы. Звуки рожка послышались вновь, уже ближе. Хайбери увидел восемьдесят или девяносто всадников, которые ехали по тропе, пролегавшей по склону ближайшего холма. Голова колонны уже спустилась вниз и ступила на вспаханное поле, оставляя в сырой земле четкие следы копыт и направляясь в их сторону.
– Черт возьми, они заметили нас, – произнес он в отчаянии. – Вперед, ребята, и да поможет нам Бог.
Томас Вудчерч вжимался в землю. Он положил ладонь на руку Рована, призывая его лежать тихо и одновременно успокаивая себя.
– А теперь давай, – сказал он.
Пошатываясь, они с трудом выбрались из канавы и быстро пересекли дорогу. Томас на бегу бросил взгляд в обоих направлениях, и они залегли в канаве на противоположной стороне. Затаив дыхание, они лежали в ожидании криков французских всадников или звуков рожка. Стояла тишина. Через несколько секунд послышалось тяжелое дыхание Томаса.
– Помоги мне встать, Рован.
Он поднялся на ноги с помощью сына, и они, стараясь оторваться от преследователей, побрели через лес на север, ориентируясь по солнцу. Его брюки пропитались кровью, сочившейся из раны на боку, которая постоянно давала о себе знать тупой болью. В его воротник была воткнута иголка с ниткой. Если бы он был один, то забрался бы в глубь зарослей папоротника и расставил бы несколько силков на кроликов. При этой мысли его желудок заурчал от голода, но ему нужно было думать о Роване, и он продолжил путь.
Они достигли вспаханного поля и принялись всматриваться в открывшееся перед ними обширное пространство. Томас различил вдали фигуры всадников, которые, к счастью, направлялись в сторону от них.
– Выждем немного, Рован.
Сын кивнул ему в ответ. Его глаза были красными и опухшими. После вчерашнего нападения на французов они провели бессонную ночь. Многочисленные копейщики атаковали лучников. Десятки французов погибли, но, похоже, их лорды причинили им даже больший ущерб, чем англичане. Будь у них еще стрелы, думал Томас, они не позволили бы им пройти дальше, но при пустых колчанах луки представляли собой лишь безобидные палки.
Они рассеялись, разбежались по полям и фермам, хорошо известным Томасу. Ему самому пришлось проходить через свои земли, по западному полю, и это послужило причиной боли совсем иного рода, нежели физическая. Французы сожгли его дом, скорее всего, просто ради развлечения, из страсти к разрушению. Смрад пожарища преследовал его на протяжении нескольких миль.
Томас лежал на спине и смотрел на проплывавшие по небу серые облака. Рован сидел, пригнувшись к земле, и всматривался в даль, стараясь не пропустить появление врагов. Они оба видели, как погиб барон Стрэйндж, хотя ни один из них не проронил по этому поводу ни слова. Томас был вынужден признать, что тот принял достойную смерть, сражаясь до конца и пав под ударами французских топоров. У Томаса чесались руки, но стрелы у него давно вышли, и ему пришлось бежать, пока французы отрезали барону голову.