Магистр указал на открывшуюся прямо в стене покоя винтовую лесенку, ведущую куда-то вниз, в пыльную темноту.
Взял из ржавого кольца на стене заранее приготовленный Михаэлем факел – Михаэль всегда следил за этим – и ступил на узкие крутые ступени. Библиотекарь шаркал следом, придерживая полы, бормотал едва разборчиво:
– Я ведь недавно в должности-то, как отец Натаниэль помер, упокой Спаситель его душу… Ещё не всё в порядок привёл, у нас ведь, знаете, отче, есть тома и зачарованные, даже Писания… к ним ведь подход нужен, отче магистр… особливо если копировать… А как вы прибыли да как отец настоятель сказал, что у нас в монастыре знамение может случиться, так я их все запер покрепче, есть у нас в винном погребе каморка… чтобы, значит, не было от них вреда… Отче магистр, отче, но что же это выходит – Последние Дни наступают? Он является, Он грядёт? И мир наш утонет в огне очистительном? И спасутся лишь избранные Им?
Да. Этот монашек может, и знает Писание как свои пять пальцев, и речения святого Серапиона читывал с толкованиями, но дух его слаб, да и тело немощно. Что ж, отлично. Это облегчает дело, сильно облегчает…
– Владыка, отче, но как же так, если то и впрямь Дни Последние, если это знамения конца…
– Мы пришли, – перебил магистр, поднимая факел повыше.
– А… э… владыка… но… нам же в книгохранилище! – брат Антоний уставился на своего спутника, от волнения вцепившись в клочковатую бородку.
– Верно, – одобрительно кивнул магистр. – Книгохранилище – во-он за той дверью. О нём не беспокойся. А нам с тобой – в противоположную сторону.
Не искушай слабых, не подвергай их испытаниям, кои не по силам. Не смущай их души, не воздвигай ненужных преград на пути их к великому Спасению и Возвышению.
Сохраняй тайну – до срока.
Магистр решительно шагал по узкому, сдавленному желтоватыми каменными стенами проходу – свет от факела, трепещущий, неверный, не столько разгонял тени, сколько заставлял их кривиться и плясать под ногами.
Совершенно сбитый с толку брат Антоний брёл следом, недоумённо бормоча:
– Отче, нам ведь вивлиофика нужна, отче! Зачем мы сюда?.. В другую сторону надо!
Магистр не слушал – уверенно шёл вперёд, высоко поднимая над головой факел.
Не прислушивайся к стенаниям слабых духом. Они не ведают своего счастья.
Наконец коридор упёрся в решётку: толстенные, тронутые ржавчиной прутья уходили в стены и пол, за ними небольшая камера – не камера, а скорее каменный мешок, настоящий колодец; потолок терялся в вышине, вниз из крошечного окошка падал тусклый луч позднего дня.
Факел, угасая, зашипел в ведре с водой, словно задушенный; магистр крепко взял брата Антония за плечо. Подвёл вплотную к решётке:
– Гляди, сын мой, гляди! Во все глаза гляди! Мало кому счастье такое выпадало, до срока лицезреть одного из Них!
Брат библиотекарь побелел как извёстка. От страха бедняга совсем потерялся – стоял, вцепившись в локоть магистра, бормотал трясущимися губами:
– Отче наш Спаситель… Помилуй чад своих… Избави от порождений мрака и лукавства… И-избави…
И было тут, от чего побледнеть.
В каморке, на небольшом каменном возвышении, застыло тело: куда крупнее человеческого, жемчужно-белое, светящееся мягким молочным светом в рассеянном луче, падавшем сверху. На первый взгляд его словно бы окутывал саван, но то был не саван – сложенные крылья, укрывающие создание с головы до пят. Точёное, не по-людски прекрасное лицо запрокинуто, глаза закрыты, грудь не движется. Однако от этого вроде бы безжизненного тела исходила такая мощь, что сам воздух в коридоре искрился белыми мелкими сполохами.
Брат Антоний повернулся к магистру, в глазах плеснуло безумие:
– Ч-что это?!
…Лишь то знание способствует Спасению, кое может быть воспринято внимающим.
– Это, сын мой, и есть Знамение. Знамение грядущих Последних Дней и великого Спасения. Сие есть одна из частей Его, Спасителя грядущего и милосердного, наше оружие и благословение против мрака и ереси. Беспокойство в твоей библиотеке означает, что Он грядёт. Зри!
С этими словами магистр снял с шеи серебряную Спасителеву Стрелу, висевшую на тонкой серебряной же цепочке – Стрелу, каковой Он, как известно, поражает всяческие пороки, ереси, мрак и обман. Решительно взмахнул рукой – поперёк решётки лёг косой крест, символ Его конечной победы. Полыхнуло белым, лицо обжёг порыв горячего ветра. Толстенная решётка исчезла, будто её и не было.
Брат Антоний затрясся, а магистр улыбнулся. Его, как и раньше, как и всегда, затопил восторг – восторг, какой, бывает, охватывает человека в самом сердце бури, когда молнии рвут небо и ветер гнёт деревья. Уже не оставалось места сомнениям и страху. Только восторг, только вера, такая же яростная, чистая и всеуничтожающая, как и сила заточённого в камере существа.