Я был там… изгибая своё внутреннее «я» в суматошной агонии, но видимость бесстрастности, похоже, защищала меня, не позволяя испытать эти чувства напрямую. Я по-прежнему обнимал Мариссу, но наконец я нашёл свой голос:
— Когда?
— Рано этим утром, вскоре после полуночи, — ответила она, сжимая меня крепче.
«Если бы мы не остановились, то, наверное, были бы здесь», — явилась в моё сознание непрошенная мысль. Нам следовало проследовать в город и узнать дорогу, хотя солнце уже давно зашло, когда мы прибыли. Я упустил свой последний шанс попрощаться.
Марисса, теперь вдова, завела нас в дом, и приказала слугам принести нам чаю. Она и завтрак тоже предложила, но ни у кого из нас не было аппетита. Мы сидели в молчании, о котором было страшно раздумывать.
— Где он сейчас? — спросил Роланд.
Я уже нашёл его своим магическим взором, но Марисса с готовностью ответила:
— Он всё ещё в постели. Я послала за похоронником, но он ещё не пришёл, чтобы его забрать. Вы хотели бы его увидеть?
Роланд вежливо отказался, но минуту-другую спустя я не смог удержаться, и заговорил:
— Думаю, я бы хотел увидеть его, если ты не против.
— Конечно не против, — с мокрыми глазами сказала Марисса. — Ты был ему таким же братом, как и Роланд.
Я бросил взгляд на Роланда, и он тоже кивнул:
— Я подожду здесь, иди, — сказал он мне.
Войдя в его спальню, первым делом я заметил цвет его лица — его кожа была необычно бледной, почти серой. Мышцы его лица расслабились, отчего оно казалось вытянутым. Я лишь минуту смотрел на него, прежде чем отвести взгляд. Вместо этого я начал рассматривать детали его спальни, не из любопытства, а из-за интереса к его недавней жизни. Помимо нескольких книг и кучи поспешно набросанных записок, здесь было почти не на что смотреть. На его письменном столе я нашёл переплетённый в кожу тяжёлый дневник, озаглавленный «О Природе Веры и Магии». Я мгновенно понял, что в нём наверняка содержалось основное сосредоточение его учёного труда о магии, которым он занимался последние несколько лет, но чтение его бумаг будет задачей на другой день.
На стуле в боковой части комнаты лежал его длинный плащ. Марк, наверное, нуждался в нём вечерами, поскольку, как я выяснил прошлой ночью, в пустыне жарко лишь днём. Я положил на него ладонь, чувствуя текстуру шерсти, а затем взял его на руки. Один, без свидетелей, я осел на стул, и зарылся лицом в тяжёлый плащ. От него шёл знакомый запах, и мои эмоции наконец высвободились.
Я рыдал как ребёнок, резко втягивая воздух, и выпуская его мощными, сотрясающими всхлипами. Стесняясь, я пытался не издавать ни звука, пока плакал, но от моих попыток было только хуже. Моё восприятие окружающего мира сжалось, и я превратился в одинокий комок страданий, пока не почувствовал тёплую ладонь на плече. Роланд и Марисса вошли, не замеченные мной. Они обхватили меня руками, и я оказался окружённым ими в неуклюжем тройном объятии. В тот день это было нашим единственным утешением.
Остаток недели прошёл ураганом. В конце концов взяв себя в руки, я создал круг в Албамарл. Уведомление Джеймса о смерти его старшего сына было одним из самых трудных дел, какие я только мог вспомнить.
Маркуса похоронили в Аградэне в день нашего с Роландом прибытия, но неделю спустя Джеймс справил по нему поминальную службу. Она была закрытой, присутствовали в основном Ланкастеры и те из Камерона, кто были близки с Марком. Меня попросили взять слово, и я взял, но по сей день не могу вспомнить, что я говорил.
Мой второй самый крупный шок был на следующий день, когда нам с Дорианом впервые удалось поговорить наедине. Он казался напряжённым с того момента, как узнал новости, но я в основном относил это на счёт скорби — и скорби не только о Марке. Он также потерял более половины своих рыцарей лишь за несколько дней до смерти нашего друга. Все они были людьми, с которыми он тесно работал не один год. Если у кого и был повод для траура, так это у Дориана.
— Это просто не кажется возможным, — сказал я ему, надеясь расшевелить его.
В последнее время он стал очень молчалив.
— Ага, — сказал Дориан, с лицом, которое было будто высечено из камня.
Я положил ладонь ему на плечо:
— Здесь только мы двое, — напомнил я ему. — Тебе не нужно пытаться имитировать Сайхана.
На миг его глаз дёрнулся:
— Ладно, я скажу, — ответил он, сбрасывая мою ладонь со своего плеча. Его тело излучало напряжение, и он казался разозлённым.
— Что?
— Ты потерял ясность мысли, и позже я тебя прощу, но ты поступил неправильно, — сказал Дориан голосом, который дрожал от едва сдерживаемых эмоций.