Урза лично отправился на разведку со звеном орнитоптеров, посещая поочередно все места, где видели или слышали о фалладжи.
Главный изобретатель покинул столицу четыре месяца назад и с тех пор ни разу не побывал дома, даже не послал весточки жене-королеве. Тавнос, разумеется, получал от начальника многочисленные указания о том, в каком направлении следует продолжать разработки, как строить новые орнитоптеры и что делать с производством машин-мстителей. Но все эти записки касались исключительно работы – Урза ни разу не поинтересовался, как, например, Тавнос себя чувствует, что происходит с его женой, каково положение в столице.
А положение с каждым днем ухудшалось. Пошел слух, что проклятый братец Главного изобретателя прячется среди фалладжийских купцов, до сих пор остававшихся в городе, и планирует поднять восстание. В результате начались беспорядки, в ходе которых погибли семнадцать фалладжи, и среди них – один из музыкантов, игравших на том злополучном приеме. Те, у кого были связи с пустыней, поспешно покинули столицу и другие города Иотии. В результате родилось мнение: мол, слух о восстании распустил сам Мишра, чтобы незаметно скрыться из города.
Новые беспорядки оказались весьма серьезными, храмы не переставали жаловаться на жизнь, поскольку предназначенные для исследований средства были перенаправлены в помощь раненым и лишившимся крова. Священники требовали все больше магических талисманов, которые Урза делал когда-то, но Главного изобретателя не было в городе, а кроме него, никто не мог их изготовить.
Тавносу доносили, что люди засомневались в своих предводителях. Если Урза такой умный, говорили в народе, почему же он никак не может отыскать своего брата? Видимо, то ли Урза не так умен (это повод для беспокойства), то ли Мишра попросту умнее его (что повод для еще большего беспокойства). В тавернах и гостиницах только и говорили об очередном нападении на Полосу мечей или на земли за Мардуном, торговцы на каждом углу голосили, что им давно пора перебраться на побережье и переждать войну там.
И действительно, народ не знал и не понимал, что же на самом деле произошло в конце мирных переговоров. Считалось, что Урза с братом повздорили и дело дошло до драки, но никто не знал, из-за чего именно они повздорили. Одни говорили, что все дело в Полосе мечей. Другие возражали, что на самом деле Урза обвинил Мишру в воровстве чертежей механического дракона. Третьи говорили, что, наоборот, это Урза украл у Мишры чертежи орнитоптеров. Кое-кто даже намекал на незавидную роль Кайлы, но этим слухам, распускаемым всякими проходимцами, никто не верил. По крайней мере Тавнос на это надеялся.
Смятение улиц породило смятение во дворце. Начальник стражи постоянно пребывал в истерике, так как приказы, поступавшие от Урзы, регулярно отменялись и противоречили приказам, изданным им самим. На сенешале лежала печать позора – именно он с распростертыми объятиями приветствовал фалладжи, – поэтому он всячески старался доказать, что как воин он не хуже самого покойного вождя.
Королева редко покидала покои, сама же принимала лишь ограниченный круг людей. Ее величество допускала к себе только сенешаля, начальника стражи и Тавноса. Прочие члены тайного совета вынуждены были довольствоваться фразами типа «Поступайте, как считаете нужным» или «А что бы в такой ситуации сделал Урза?»
Кроме того, кормилица намекнула Тавносу, что ее величество «в положении». Действительно, когда Тавносу случалось говорить с королевой, она выглядела более изможденной и осунувшейся, чем обычно. Тавнос отправил Урзе письмо, в котором постарался тактично сообщить ему об этой новости. В ответ он получил лишь список исправлений в конструкции мстителей.
Холодность ответа Урзы сперва удивила Тавноса, но затем, произведя некоторые подсчеты, он понял, в чем дело. Исходя из срока беременности Кайлы и числа смен фазы Туманной луны следовало, что она зачала именно в ту неделю, когда проходили переговоры с фалладжи, точнее – в конце недели, по прошествии которой Урза покинул город и отправился по следам Мишры. Из этого следовало, что… Тавнос содрогался от одной мысли, что это «что» может оказаться правдой. И он понимал – Главный изобретатель, прочтя его письмо, произвел те же расчеты и сделал те же выводы.
Наконец надо было решать с Ашнод, которая до сих пор находилась в гостевом крыле дворца в качестве заложницы. Все попытки связаться с фалладжи и попробовать обменять ее на кого-либо провалились. Многие горожане требовали для нее казни. Посох оказался неожиданностью и для Тавноса, поэтому в покоях Ашнод был проведен самый тщательный обыск и изъято все, что можно использовать в качестве оружия или из чего оружие можно изготовить. Сам посох находился у Тавноса. Его так потрясло это изобретение, что он добился от королевы разрешения поговорить с Ашнод. Во всяком случае, Кайле он дал понять, что собирается говорить именно об этом.
– Где ты получила знания, позволившие изготовить посох? – спросил он. – Из старинной книги? От ученого? От чужестранца?
Ашнод сидела на подоконнике и молчала. На ее волосах танцевали блики рассветного солнца.
– Будет лучше, если ты ответишь, – сказал Тавнос. – Молчание ничего тебе не даст.
Ашнод резко повернулась к Тавносу, улыбнулась и сказала:
– Я придумала шутку. Хочешь, расскажу?
Тавнос вопросительно поглядел на пленницу.
– Разговаривают кормилица и королева. Кормилица говорит: «Что бы там ни говорили про Мишру, он, по крайней мере, хорошо одевается». Королева отвечает: «Верно, а как быстро!» Как тебе?
– Не вижу ничего смешного! – бросил Тавнос – Я напомню, что инквизиторы из храмов неоднократно предлагали свою помощь, обещали, что сумеют вырвать все твои тайны.
– Но ты не позволишь им сделать это, – сказала Ашнод, изящно спрыгнув с подоконника. – Я хотела спросить тебя – почему?
Тавнос рассвирепел, но усилием воли заставил себя говорить спокойно.
– Я полагаю, что они могут, скажем так… нанести тебе ущерб. И тогда твои знания пропадут.
– Но ведь я могу решить, что мне лучше умереть вместе со знаниями, чем предать господина Мишру, – вздохнула Ашнод. – Ты такой наивный, такой добрый. Неудивительно, что у королевы ты ходишь в любимчиках.
– Да что ты вообще знаешь о… – ответил Тавнос таким тоном, как будто его застали врасплох.
Ашнод отмахнулась.
– Понимаешь, делать мне тут особенно нечего, поэтому я слушаю, что говорят стражники, что говорят горничные, что говорят люди, гуляющие у меня под окнами. Так вот, я думаю, что ты держишь меня здесь потому, что тебе не с кем поговорить, кроме меня. Урза далеко, а бедная Кайла винит себя за все сразу, и к ней не подберешься. Потому-то ты здесь.
Тавнос, не отвечая, опустил глаза. Долгое время стояла тишина.
В конце концов Ашнод присела за стол напротив подмастерья и сказала:
– На мой взгляд, все дело в подходе к делу. – Тон был таким спокойным, как будто они и в самом деле вели светскую беседу.
– О чем ты? – спросил Тавнос.
Ашнод глубоко вздохнула и покачала головой.
– О посохе! Разве мы не о нем разговариваем?
– В частности, – отчетливо проговорил Тавнос, в его голосе все еще звучала боль.
– Нечего говорить таким тоном, – бросила Ашнод. – Тебе не случалось работать на бойне?
Тавнос моргнул:
– Какое-то время я рыбачил.
– Это совсем не то, – сказала Ашнод. – Рыбы – низшие существа, можно сказать, честь быть позвоночными досталась им не по праву. Вот если ты работаешь на бойне, тебе приходится распиливать туши, и тогда ты видишь, как соединяются суставы, куда и как идут нервы, как отслаивается кожа.
– Мне случалось делать вскрытия, – ответил Тавнос. – Например, я вскрывал птиц – изучал устройство их крыльев, чтобы делать новые орнитоптеры.
– Но живую птицу тебе не случалось вскрывать, не так ли? – спросила Ашнод.
Тавнос промолчал, но по его лицу все было понятно. Ашнод продолжила: