– Трудный вопрос, но попытаюсь ответить, товарищ Сталин, – конструктор сосредоточенно крутит длинный седой ус, – мне случившееся напоминает "несчастную ружейную драму", когда российское военное ведомство очень долго пыталось перейти на казнозарядную винтовку. Это было связано со стремительным развитием техники, наша же "несчастная пулемётная драма", на мой взгляд имеет другие причины. Я хорошо помню как всё начиналось в 1930-м году. Вначале и военные, и производственники сошлись во мнении, что нужна лишь небольшая доработка ручного пулемёта. И те, и другие хотели сохранить совместимость обоих образцов. Но неожиданно в 1933 году, когда пулемёт уже был подан на испытание, в дело вмешался начальник вооружений РККА Тухачевский…
Глаза вождя потемнели.
– … Появились совершенно иные требования. Станковый пулемёт должен был быть вдвое легче "Максима", в отличии от него иметь воздушное охлаждение и, что самое главное, получить переключатель темпа стрельбы, причём в зенитном режиме он должен был вдвое выше. Всё бы ничего, но от нового пулемёта требовалось обеспечить такую же прицельную дальность и точность, как у того же "Максима".
"Ну последнее-то как раз понять можно, кому нужен новый пулемёт с параметрами, худшими, чем у старого"?
– А как же ШКАС? – качнул головой из стороны в сторону вождь, – Шпитальный же обеспечил скорострельность 1800 выстрелов в минуту.
– Односложно не ответить, товарищ Сталин.
– А я вас и не подгоняю, товарищ Фёдоров.
– Хорошо, – конструктор пьёт воду из стакана, налитого Олей, – главная трудность в обеспечении высокого темпа стрельбы в больших усилиях, прикладываемых к патрону на таких скоростях. Это ведёт к "распатрониванию" и обрыву гильзы в патроннике, особенно это характерно для патронов старого производства. В ШКАСе эта проблема решается за счёт применения специальных патронов, имеющих утолщённую гильзу и двойного обжима пули. Кроме того, он имеет довольно тяжёлый и объёмный механизм, зубчатый барабан, который подаёт патрон из ленты не рывком, а постепенным выдавливанием, я оставляю в стороне вопрос о разной дальности прицельной стрельбы, несколько сотен метров против 3-х километров. Ни тот, ни другой способ для станкового пехотного пулемёта неприемлем.
– Позвольте, Владимир Григорьевич, но ведь "распатронивание" в пулемёте Дегтярёва происходит и в "пехотном" режиме? – демонстрирую всем свою осведомлённость.
– А по-другому и быть не может, – поощрительно улыбается Фёдоров, – механизм-то у Дегтярёва работает с лентой также резко, даром что время такта увеличивается вдвое из-за более долгого отката затвора. К тому же на свой отпечаток на ход работ наложили трудности отладки лентопротяжного механизма и под холщовую, и под металлическую ленту. Он начал нормально работать только год назад, когда Шпагин отладил его в ДШК.
– Вы на заслуженном отдыхе, значит, товарищ Фёдоров, – невесело усмехнулся вождь, – всем бы так отдыхать… Вы уверены, что довести пулемёт в войсках не удастся?
– Уверен, товарищ Сталин, ГАУ в техзадании должно чем-то пожертвовать: темпом стрельбы определённо, но ещё либо весом, либо прицельной дальностью.
– Положите всё, что вы сейчас сказали, на бумагу, товарищ Фёдоров. Товарищ Чаганов, как можно быстрее соберите совещание по этому вопросу с Куликом и конструкторами Ковровского завода.
– Михаил Алексеевич, – расстроенный Лаврентьев, отвернувшись, смотрит в окно моего кремлёвского кабинета, – пожалуйста, поймите меня правильно, сейчас вы больше нужны в Москве, чем в Киеве.
– Вы не понимаете, Алексей Сергеевич, я уже обещал академику Граве, – опускает голову он, – Дмитрий Александрович тяжело болеет и сильно волнуется за судьбу своего института… – Всё прекрасно понимаю, – добавляю в голос металла, – но сейчас, во время уже начавшейся в Европе новой мировой войны, которая вскоре коснётся каждого из нас, никто не имеет право выбирать себе тематику и место работы…
"Совсем сник, не слишком ли я строго с ним"?
– … А если дело касается руководства институтом математики Академии наук УССР…
– Нет-нет, дело не в карьере, – встрепенулся Лаврентьев, – а в возможности самому определять направление научных исследований.
– Согласен, но вы, Михаил Алексеевич, придёте в уже сложившийся коллектив, возможно вам даже придётся столкнуться с сопротивлением старожилов, у которых могут быть свои научные интересы. Я же вам предлагаю самому подбирать людей. Пусть на первых порах это будет сравнительно небольшой отдел, но если работы пойдут успешно, то обещаю через год-два развернуть его в институт со штатом много большим, чем институт математики. Вы что даже не хотите узнать ничего о тематике, над которой будете работать? А она вам, я уверен, очень понравится.