"И это всё о нём"…
– Слышал звон, но не знает где он, – грустно протянул Киров и стал яростно тушить в пепельнице папиросу, – во-первых, никакую книгу "Воля власти" он не писал, это творчество, в кавычках, его сестры, по трагическому совпадению тоже Ницше, которая надёргала цитат, к месту и не к месту, из произведений брата, благо автор он и в самом деле афористичный…
"Стыдно-то как, – провожу ладонью по вспыхнувшим щекам, – хорошо ещё, что нос у меня при этом не растёт, как у Буратино. Но у меня совершенно нет времени на эту философию, я работаю двадцать четыре часа, семь дней в неделю".
– … во-вторых, – продолжил рубить слова хозяин дома, – Ницше, наверняка, после того как фашисты воспользовались его понятием "сверхчеловек", крутится в своём гробу. Они, судя по словам Гитлера, действительно вообразили себя сверхлюдьми, "высшей расой". Если он в сверхчеловеке видит диктатора и завоевателя, то Ницше – свободного мыслителя и интеллектуала, который созидает, а не разрушает. У фашистов же "сверхчеловек" – раб, зависим и подчинён, он господин только по отношению к "низшим расам".
– Как же так, Сергей Миронович, – в голове мелькают обрывки мыслей, – он же говорил там о "сильной расе", которая повелевает другими…
– В это понятие Ницше вкладывал другой этический смысл, – Сталин поднимается на ноги, – имеется в виду интеллектуальная элита, безотносительно к национальности. Войну и насилие философ понимал метафизически, как духовную войну, а не призыв к боевым действиям.
"Ну где взять на это всё время? Предложить Оле совместное изучение, за счёт?… – не могу сдержать улыбку, – интересно, она поддержит меня в этом? Фу-ух, то в жар, то в холод бросает"…
– Что с тобой, Алексей? Ты весь горишь, – маленькая холодная рука вождя касается моего лба.
Москва, Большой Кремлёвский дворец.
Зал заседаний Верховного Совета.
7 апреля 1939 года, 11:00.
Утреннее заседание съезда, как обычно, началось с гимнастики: с подскакиваний и хлопков в ладоши. Сталин, как обычно, занимает крайнее место справа в длинном ряду президиума у самого выхода и внимательно смотрит в зал, в сторону где расположилась московская делегация. Наши глаза встречаются, он едва заметно кивает.
Вчера вечером Оля послушала мои легкие, в них всё чисто, дала аспирин. Через пару часов полегчало, а через четыре – был как новенький, покидал гирю и принялся за Шопенгауэра.
"Хорошо быть молодым".
Сегодня весь день будем обсуждать доклад Молотова, записалось для выступлений сорок человек, в основном пока – совершенно пустые речи ни о чём: люди хотят произвести впечатление на вождя, а он довольно часто незаметно уходит со сцены, где расположился президиум через боковой выход.
– Слово имеет товарищ Косыгин, – голос Жданова, председательствующего на этом заседании, многократно усилен динамиками.
"Косыгин – один из ярких представителей партийной молодежи, сидящей на этом съезде, те кому сейчас тридцать-сорок лет, через десять-пятнадцать выйдут на ведущие роли в партии и государстве, а ещё через десять – на первые. Это они погубят коммунистическую идею в СССР"… Поднявшийся было со стула Сталин, садится, слушает энергичное выступление наркома текстильной промышленности, Микоян что-то одобрительно говорит на ухо вождю.
"Чем отличается речь Косыгина от других? Да ничем… всё по шаблону: ритуальная хвала Молотову, вставляет модную на съезде сталинскую фразу о "постепенном переходе от социализма к коммунизму"… Дальше о своём, сравнил количество веретён в Англии, США, Германии и СССР… Не знаю, может быть он и на своём месте, но на должность Председателя Совета Министров он явно не годился, чего только стоила стране реформа Косыгина-Либермана… начало дрейфа от социалистической системы народного хозяйства к капиталистической… началось с прибыли, самостоятельности предприятий, а закончилось"…
– Нами повседневно руководит, нам помогает, – повышает голос оратор, – глава советского правительства, ближайший соратник великого Сталина – товарищ Молотов, а также соратники великого вождя, учителя и друга – товарищи Микоян и Жданов!
"Прошу прощения, если кого-то не назвал"…
– Товарищи из Московской делегации! – кричит молодая симпатичная девушка со строгим лицом, пытаясь перекричать шум хлопающих сиденьев, – по окончанию утреннего заседания останьтесь на местах, будет короткое собрание делегации.
"Чёрт, в три пятнадцать я должен быть в Академии Наук".
Мой сосед слева, совершенно седой мужчина в очках с толстыми стёклами, понимающе улыбается в усы, прочитав досаду на моём лице.