"Ничего не поймёшь по лицу Ван Мина, но слушает внимательно, возражать не спешит… тогда продолжу".
– … прибыв на место, начал бы проверку местных кадров, на общем собрании актива, членов партии и сочувствующих. Как я понимаю, на сторонников Мао у вас глаз намётанный, изолировал бы их, опёрся бы на молодых и целеустремлённых, пообещал скорый карьерный рост. Как только монгольская армия выбьет японцев Гуй-Хуа-Чена, без промедления бы выехал в него и уже оттуда доложил в ЦК о начале переговоров по выводу монгольских войск с территории Китая и присоединению всего этого района к вашему уезду…
– А если Мао пришлёт своего представителя на переговоры из Яньнаня? – горящие глаза выдают моего собеседника, надевшего маску безразличия.
– … Безусловно Мао попытается перехватить у вас инициативу, но тут надо действовать быстро. Пока это представитель прибудет на место, а монгольские войска в состоянии замедлить и даже воспрепятствовать этому, у нас будет достаточно времени на организацию монголо-китайских переговоров. Хорошо бы ещё захватить с собой несколько надёжных журналистов, которые бы сразу начали передавать новости из освобождённого города во все газеты, не забывая отмечать вашу личную смелость, прозорливость, ну и так далее. В общем, создавать в партии и стране образ героя, победителя японцев и монголов…
Ван Мин не выдерживает и смеётся во всё горло.
– Мао сразу всё поймёт, – тень пробежала по лицу моего собеседник, – что я скрыл от него тему наших переговоров.
– … Поймёт, конечно, но будет поздно. Мао не станет в открытую выступать против ваших действий, скорее всего просто промолчит, тем более на вас будут завязаны переговоры по оказанию военной помощи Китайской Красной Армии.
– Он не простит, – качаает головой Ван Мин, – затаится, а потом укусит.
– Не исключено, – соглашаюсь я, – в ход могут и выстрелы из-за угла и отравления. Отсюда вывод, если вы согласны вступить на путь политической борьбы в обстановке войны, то должны уже сейчас позаботиться о своей безопасности и безопасности своих близких. Наше правительство сможет оказать вам в этом помощь.
– Я согласен, – в голосе моего собеседника прозвучали железные нотки.
Япония, Токио, район Адзабуку.
20 мая 1939 года, 14:00.
– Тейши (стой)!
Щуплый рикша в серых коротких штанах, свободной рубахе и соломенной шляпе-грибке тут же останавливается, опускает оглобли, поворачивает голову назад и терпеливо ждёт пока франтовато одетый иностранец и его спутница в кимоно, прикрывающая лицо бумажным зонтиком, выйдут из повозки. Мужчина вытаскивает из жилетного кармана несколько медных монет и небрежно бросает их в мозолистые ладони японца, сложенные в виде чаши.
– Здесь недалеко, – шепчет по-немецки Кузнецов, увлекая девушку за собой вдоль пыльной, залитой нестерпимым блеском солнечных лучей, улицы в японском квартале.
Миновав с десяток похожих друг на друга, маленьких домиков с крохотными садиками, они свернули в переулок и остановились у одного из них, неотличимого от своих соседей. Мужчина уверенно толкает незапертую калитку и парочка почти сразу попадает в дом через низенькую, приоткрытую для вентиляции, дверь, им в лица пышет воздух, наполненный ароматом горячего дерева.
Они проходят насквозь две комнатки, с убогой обстановкой, которая ограничивалась несколькими шаткими столиками, на одном из которых лежал клочок потёртого красного бархата, оставляют слева детскую кухоньку и вступают на скрипучую лесенку, ведущую на второй этаж. Наверху обстановка оказалась богаче: большой письменный стол, мягкий кожаный диван, по стенам от пола до потолка – книжные полки, довершал картину старомодный граммофон с серебристым раструбом.
– Агнес, это ты? – из соседней комнаты раздался низкий хриплый мужской голос, – ты же сегодня работаешь…
Вошедшие по короткому узкому коридору пошли на звук и становились на пороге, так как почти всю спальню занимал футон, толстый японских матрас, на котором в одежде ногами к двери лежал на спине высокий мужчина с растрёпанными волосам, подбитым глазом и растрёпанными чёрными с сединой волосами.
– Вы кто? Я таю не заказывал, – продолжил по-немецки хозяин дома, обдав гостей тяжёлым перегаром, до того, как его взгляд сумел сфокусироваться на гостях, – оу, а эта недурна собой… милая, ты же не гейша, таю повязывают пояс спереди. Постой-ка, да ты не японка, сколько за неё просишь? И ты тоже…
– Вы читали сегодняшнюю "Асахи", герр Зорге? – теряет терпение Кузнецов.