30
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Лимузин с охраной уже стоял наготове, пуская искры из выхлопной трубы. Воздух в подземном гараже был так густ, что Поппи покалывало кожу. Все ждали только ее.
Ничего, подождут.
Серые лица отцовских телохранителей смотрели на нее с уважением, заметным даже через затемненные стекла. Все они знают, что случилось с огром по имени Кубик, который скалил зубы дочери своего хозяина, лорда Барвинка. То, что осталось от Кубика, отправили его родным в двенадцати красивых церемониальных ящичках, не очень больших, хотя Кубик при жизни был здоровенным детиной. Парламент за это вынес лорду Барвинку официальную благодарность, и это подействовало на телохранителей и слуг еще сильнее, чем почести, оказанные осиротевшей семье.
Водитель, Обочина, стоял у дверцы отцовского экипажа, кивая Поппи слепой лошадиной головой. Он был крупнее обычных дунов, высок и плечист, что обеспечивало Дурманам лишнего телохранителя. Если смотреть на других дунов, как на чистокровок, Обочина был плуговой лошадью.
— Добрый день, барышня.
— Добрый день, Обочина. Отец, наверное, вне себя из-за того, что пришлось меня дожидаться?
— Я его видывал в лучшем настроении, барышня. — Обочина открыл перед ней дверцу и захлопнул ее с тихим звуком, от которого у Поппи всегда закладывало уши.
Отец испепелил ее взглядом. В детстве это пронизывало Поппи ужасом от макушки до пяток, теперь она сохраняла спокойствие — насколько это возможно, когда знаешь, что обладатель такого взгляда способен убить тебя, попросту щелкнув пальцами.
«Пойдет ли он на это, если я разозлю его по-настоящему? Когда брата убили, Аулюс, лорд Дурман, остался без наследника, поэтому дочери могут ему пригодиться — и это единственная причина, по которой он уделяет им хоть какое-то внимание. После того как его первая жена умерла, родив Ориана, отец женился еще трижды, но последующие жены, к его тайному стыду и явному раздражению, подарили ему пятерых дочерей». Четверых сестер Поппи уже выдали замуж за сыновей знатных домов, вассалов Дурмана.
На то и вассал, чтобы служить своему сюзерену... но ни один из них не принадлежит к типу, которому отец мог бы доверить дом Дурмана, ставший после падения Нарцисса одним из двух самых могущественных домов в Городе.
«Вот и хорошо, — думала Поппи. — Просто отлично. Пусть все достанется мужу Лавинии, Камнеломке. Чем скорее он пустит все по ветру, тем счастливее буду я. Убийцы. — Она смотрела на отца, в точности подражая его обычной бесстрастной маске. — Вы оба заслуживаете смерти, ты и это чудовище Чемерица».
Пока эта страшная холодная мысль разрасталась в ней ледяными кристаллами, роскошный лимузин выехал со двора на площадь Белены. Вместо обычных попрошаек, манифестантов и просителей всю ее заняли парламентские констебли — верный признак того, что победители не до конца уверены в своей победе. Обочина сбавил скорость, дав экипажу с охраной догнать их.
Только теперь отец прервал ледяное молчание.
— Ты заставила меня ждать. — Бледный, с белоснежными бровями и черными как смоль локонами, он походил на статую, которой кто-то для забавы раскрасил волосы. — Поступив так, ты заставила ждать также и лорда Чемерицу. Двое самых влиятельных особ Эльфландии, от чьих слов и мыслей зависит судьба многих тысяч, вынуждены тратить свое драгоценное время, дожидаясь девчонки, которую не научили быть пунктуальной.
— Я вообще не хотела к ним ехать. — Поппи ненавидела свой голос, который при спорах с отцом выбирал только два варианта — испуганный и капризный. — Зачем я тебе понадобилась? — «Придумывать новые способы смертоубийства ты и без меня горазд», — хотелось добавить ей, но она промолчала. При всей своей мятежной натуре она всегда знала, когда надо остановиться, но в эти дни ей было труднее, чем когда-либо, держать язык за зубами. Разрушение великих домов и гибель соперников ее отца вместе с сотнями других жертв, что без конца обсуждалось даже самыми аполитичными ее друзьями, — все это глубоко потрясло ее, считавшую себя законченным циником. Сцены пожаров и смерти до сих пор снились ей по ночам.
И все это из-за того, что отцу, Наперстянке и этому злодею Чемерице захотелось еще больше власти. Она слышала, как они сговаривались! Это было по-своему тяжелее всего, хотя что же она могла сделать, не зная, что они в точности собираются предпринять?
— Зачем понадобилась? — Отец молчал так долго, что Поппи успела забыть, о чем спрашивала, — лорд Дурман все свои разговоры вел с медлительностью рептилии. — Так-то ты разговариваешь с тем, кто дал тебе все? С тем, кто растил тебя в роскоши, которой даже дети других знатных домов могли позавидовать? А ведь я не так уж много прошу у тебя, Поппея. Делать иногда визиты нашим знакомым. Не позорить семью дурным поведением в публичных местах. Не так уж много в обмен на подаренную тебе жизнь.
«Нет, — подумала она. — Не так уж много. Ты мог бы потребовать, чтобы я любила тебя и все наше семейство, а с этим я нипочем бы не справилась».
— Хорошо, отец. Чем я могу тебе отплатить за твою доброту и щедрость?
Быстрая улыбка сверкнула у него на лице, как льдинка на дороге.
— Язык у тебя, как у твоей матери. Очень жаль, что она так и не научилась... сдерживать свои импульсы. Надеюсь, что ты не станешь следовать в этом ее примеру.
В чем «в этом»? В повышенной дозе приворота, то ли случайной, то ли нет — возможно, даже не самостоятельно принятой? Она по крайней мере умела жить. И даже любила меня.
— Нет, отец. Мне бы очень этого не хотелось.
Его улыбка загорается, как магический огонек — чудо, что она продержалась так долго.
— Я слышал, твой друг, молодой Наперстянка, объявил о помолвке со старшей дочерью Аконита. Что ты скажешь по этому поводу? Разве вы с ним не были... в близких отношениях?
Поппи пожимает плечами. Она, право же, мало что может сказать о Маландере и его новой цыпочке. Не оставляет сомнения, что в городе полным-полно молодых Цветков, желающих залезть ей под юбку. Какое ей дело до того, кто их папаши? И почему, тем более, этим должен интересоваться ее отец?
— Хорошо. — Он откидывается на спинку сиденья. — Помни, что сегодня ты должна вести себя как подобает. Для начала не повредит извиниться за опоздание. Нидрус с пониманием относится к детским капризам, но лишняя учтивость никогда не мешает.