«Я ничего не трогал, — сказал он себе. — Эта штука просто взяла и закрылась, как по волшебству. Вот черт!»
Он стоял и трясся, пока Кочерыжка препиралась с поварами, приказывая им открыть дверь. Она честила их на все корки, что улучшало самочувствие Тео — но иногда ему, как ни странно, слышался ее смех.
Он выбивал дробь зубами, когда дверь наконец-то открылась снова.
— На кой тебе сдался этакий пестик, коли он даже засов отколдовать не может? — осведомился повар у плиты. — Выходи давай, лордик мороженый, не то мы по ошибке положим тебя в жаркое, а потом на суде отвечать придется.
— Цыц ты, паскудник, — ответила Кочерыжка — без особого, впрочем, негодования.
— Когда пестики тебе надоедят и ты захочешь вернуться в родной социум, — помахал ей на прощание пекарь, — ты знаешь, где меня можно найти.
— Угу, — поддержал другой, — от макушки до пяток, обвалянного в муке. Служебный коридор вон там.
— Неплохие они ребята, — сказала Кочерыжка, летя по узкому проходу.
Руфинус к этому наверняка бы добавил «для буги».
— Ты им понравилась, — заметил Тео.
— Да иди ты.
— Скажешь, нет? А сама покраснела.
— Врешь ты все. Заткнись лучше.
У самого выхода из коридора она сказала ему:
— Как выйдем, смотри не оглядывайся — такое всегда замечают. Ты идешь куда-то по своему делу, вот и шагай себе. Озираются только виноватые.
— Ты у нас прямо Джон Ле Карре*[18]. Из табакерки.
— Не знаю, что это такое, но в ухо двинуть могу запросто. Открывай дверь.
Тео мимоходом поинтересовался, как существа размера Кочерыжки открывают такие двери, когда у них под рукой нет существа размером с него. Выйдя из коридора, они прошли мимо дамской комнаты какого-то ресторана. Тео по крайней мере предположил, что это дамская комната: один из нарисованных на ней силуэтов имел гуманоидно-женственный вид, но другие выглядели как приспособления для пылесоса. Тео решил, что задумываться над этим не стоит.
Дальше следовал магазинчик с книгами и журналами, где толпились путешественники. К празднику урожая его украсили листьями и всевозможными плодами, с потолка свисали стилизованные луны. Это Тео думал, что к празднику — может, у них в Эльфландии всегда так. Идя за Кочерыжкой мимо глянцевых обложек, он снова испытал чувство странного узнавания: он понимал все, что на них написано, не зная ни языка, ни алфавита. «Мы засушиваем дубы — вы отдыхаете!» объявляло издание, чье название, он перевел как «Кора и корни, журнал для дриад». Ему казалось, что он попал в декорации дорогостоящей голливудской комедии. В глаза лезли заголовки типа «Размах крыльев — для работающих матерей» с рекламой «Забудьте о морозильных чарах — свежий стол для Мабона за несколько минут!». Газеты «В строю» и «Арденские известия» сообщали, что «Эластичные стремятся сохранить коалицию», а «Причина аварии на «Генераторах Падуба» — низкая дисциплина».
Покупатели поражали не меньше, чем периодика — от дам в шляпках с вуалями, точно из римэйка «Поездки в Индию»*[19], до группы говорящих ежей в майках для регби, с флагами и термосами; пока один из них покупал пакетик соленых личинок, остальные добродушно пихались и переругивались.
— Не заглядывайся по сторонам, — прошипела Кочерыжка на ухо Тео. — Трюхай быстрей. Помни, что идешь по делу.
Он все-таки задержался перед стендом с журналами. Один назывался «Аэдова*[20] арфа», и Тео подозревал, что тот относится к одному из двух видов предпочитаемой им печатной продукции. Может быть, в стране, где женщины закутаны до ушей, с музыкальными журналами ему больше повезет? Но Кочерыжка, конечно, была права. От сознания того, как плохо он здесь ориентируется, Тео овладела безнадежность, и ностальгия пронзила его с новой силой. Одно дело — загримировать его под эльфа, и совсем другое — ожидать, что он справится с этой ролью. Все равно что посадить продавца мороженого на симпозиум физиков-ядерщиков и велеть, чтобы он изображал одного из них. Хорошо, если от него требуется просто сидеть с понимающим видом, — но что будет, если его вызовут на трибуну?
— Двенадцатый путь, — объявила Кочерыжка. Они вышли из магазина примерно за десять витрин от кафе, где пили чай, и это уменьшало шансы, что кто-нибудь их засечет. Кочерыжка примкнула к группе идущих к поездам пассажиров, Тео тоже влился в поток и завернулся в него, как в плащ.
Спасибо и на том, что они все крупнее Кочерыжки — иначе с прикрытием возникли бы проблемы. Трех типов, описанных летуницей, Тео нигде не видел. Может, Руфинус все-таки оказался разумнее? Зачем кому-то устраивать слежку за смертным, который никого и ничего здесь не знает? Может, вся эта история с засушенным сердцем злополучного Штокрозы не имеет к нему, Тео, никакого отношения? На душе у него потеплело от этой мысли, хотя он не до конца в это верил. Ведь кто-то, как ни крути, подослал к нему того мертвяка.
— Я их вижу! — прошипела тут Кочерыжка. — Вон там!
У Тео участилось сердцебиение, и он последовал за своей проводницей в укромный уголок недалеко от одиннадцатого пути, между колонной и киоском под названием «Ариэль». Фея, оставив его там, отправилась на разведку, а Тео притворился, что разглядывает рекламу за стеклами. В киоске на первый взгляд продавались вафли, но потом он рассмотрел получше сверточки в вощеной бумаге, которые вручала покупателям брауни с сеткой на волосах, и решил, что это замороженные пчелиные соты.
Что-то коснулось его уха, и он подскочил.
— Не двигайся! Замри! — раскаленным шепотом скомандовала Кочерыжка. — Посмотри через киоск на ту сторону. Видишь?
Да, теперь он видел. С той стороны киоска, в двадцати шагах, стояли три высокие темные фигуры, исподтишка наблюдая за проходящими. Поля шляп заслоняли их лица, но в промежутке просматривалось что-то бледное, мокрое и блестящее, как скорлупа песочных крабов.
— О Господи.
— Стой тут. Поезд подадут через несколько минут — может, еще и проскочим. Они смотрят в другую сторону и не знают, что мы уже прошли мимо них. — Она села на плечо Тео, и эта едва ощутимая тяжесть почему-то действовала на него успокаивающе. — Щельники.