– Чтобы потом передать меня Чемерице и получить комиссионные. – Тео взглянул на Кумбера. Тот лежал на полу с затянутым пленкой лицом, и грудь его слабо вздымалась. – Ублюдок. Уж лучше я сделаю так, чтобы ты меня сам убил – ты или твои корневые монстры, чем сдамся Дурману и Чемерице. – Через завесу гнева и страха пробилась здравая мысль. – Давай заключим с тобой сделку. Отпусти его! – Тео указал на Кумбера. – Он им не нужен. Отпусти, и я не стану сопротивляться.
– Вот как, – равнодушно проронил голос. – Ты способен на это пойти ради друга? Они, знаешь ли, готовят тебе страшную участь – и не тебе одному.
Тео вспомнил вдруг рассуждения лорда Штокрозы в день гибели дома Нарцисса.
– Это ты про Старую Ночь, да? Про то, что они хотят сотворить с миром смертных? Цунами черной магии, так сказать... – Сказав это, Тео понял, что не имеет права приносить себя в жертву даже ради Кумбера и Кочерыжки – ради кого бы то ни было. Нельзя идти на такой риск, даже если он не совсем понимает, о чем идет речь. Он повернулся и бросился к двери.
Еще чуть-чуть, и он бы успел – так ему показалось. Он уже схватился за ручку, но огромная, будто из теста слепленная ручища поймала его сзади за рубашку. Рубашка лопнула по швам, но мандрак уже сцапал его. Тео бился и лягался, стараясь дотянуться свободной рукой до лица этого монстра и вцепиться ему в глаза. Он сознательно шел на самоубийство – лучше уж так, чем стать орудием в руках Чемерицы. И он запустил-таки ногти в глазницы мандрака, но не встретил там ничего, кроме губчатой, податливой, явно неживой субстанции – а после мандрак прижал его руки к бокам.
Тео душили слезы ярости и отчаяния.
– Сволочь! – крикнул он сидящему во мраке наблюдателю. – Если ты меня не убьешь, я заставлю их это сделать. Они от меня ничего не добьются.
– Добьются, когда возьмутся за тебя по-настоящему, – сухо заверил голос. – Но ты меня не так понял. Иррхе было приказано принести тебя ко мне не для того, чтобы я получил с Чемерицы деньги, а для того, чтобы я побеседовал с тобой первым. Не у одного Нидруса Чемерицы есть заветное желание. Мне тоже нужна твоя помощь.
– Помощь? Да ты шутник. Я скорее сдохну, чем стану тебе помогать. Можешь сразу начать вырывать мне ногти. – «А вот это уже фальшь. Даже самые стойкие могут заговорить под пыткой, а я не из таких. Единственная надежда – попробовать заговорить этого Устранителя и попытаться бежать еще раз». Тео вспомнил о телефоне Поппи. Может, сделать вид, что он поддается, а потом изловчиться и послать ей сигнал? А дальше-то что? Она примчится сюда со своей школьной подружкой? Он уже подвел двух своих лучших друзей, незачем подставлять еще и Поппи.
– Стало быть, ты ведешь двойную игру, – сказал он. – Нашел клиента, который заплатит за что-то, известное только мне, больше Чемерицы.
– Я сожалею, что до этого дошло, Тео. Моя вина перед тобой и твоими родными и без того велика, но что поделаешь – иначе нельзя.
– Вина? Эльфы не знают, что такое чувство вины, и совести у них нет. В жизни не видывал таких эгоистов. Даже Гитлер не уничтожил бы целый мир, чтобы сохранить власть, как собирается сделать ваш Чемерица.
– Думаю, что уничтожил бы, будь у него такая возможность. В любом случае твое обвинение направлено не по адресу. Я ведь не настоящий эльф.
– А кто же? Что ты монстр, понятно и так.
– Монстр я или нет, вопрос спорный, но этому миру я принадлежу еще меньше, чем ты.
Ужас прошел, уступив место вязкой тяжести.
– Ну и хрен с тобой. Плевать мне на твои проблемы и твои загадки.
– Я надеялся, что все пройдет не так скверно, – после долгого молчания сказал голос. – Возможно, я неверно это себе представлял. Предвкушая этот день, я был уверен, что мы сумеем договориться, ведь у нас так много общего.
– Общего? Ха-ха! Ты же тварь последняя, наемник, предавший даже ублюдков, которые тебе платят!
– Возможно, и так, Тео, – но ближе меня у тебя никого нет. Я, можно сказать, твой родственник, потому и надеялся, что мы сможем поговорить вежливо.
– Чего? Что ты такое городишь?
Устранитель откашлялся со звуком, похожим на шорох старых газет по мостовой.
– Меня зовут... звали когда-то... Эйемон Дауд.
36
ПОДМЕНЫШИ
– Ложь! Ты умер! То есть не ты, а Эйемон Дауд.
– И да, и нет. – Сидящий в тени шевельнулся, издав нечто среднее между шелестом и чмоканьем. – Поверь мне, Тео я совсем не так все себе воображал. Наша первая встреча представлялась мне более... родственной, что ли. Если я прикажу мандраку тебя отпустить, ты обещаешь, что не станешь пытаться бежать, пока меня не выслушаешь? Тебе это все равно не удастся – ты же видел, какие быстрые и сильные у меня слуги.
Тео не понимал, зачем Устранитель делает ему такое предложение. Жизнь в Эльфландии, конечно, странная, но ведь не настолько же? С другой стороны, выиграть время всегда полезно.
– Ладно. Скажи, пусть не ломает мне ребра. Я буду вести себя смирно.
Мандрак, повинуясь некоему безмолвному приказу, поставил его на пол и отошел к своему близнецу.
– Теперь слушай: кем бы ты ни был, Эйемоном Даудом ты никак быть не можешь. Во-первых, все здешние говорят, что Устранитель очень-очень стар – никто не помнит времени, когда его еще не было.
– Он и был очень стар, пока я не занял его место. Я часто думаю: может быть, Устранитель, которого вытеснил я, в свое время тоже сменил кого-то? Возможно, Устранитель – скорее титул, чем имя, и каждый, кто его носит, когда-нибудь уступает более молодому преемнику? – Сухой смешок донесся до Тео ниоткуда и отовсюду. – Если так, то это весьма сомнительный приз, можешь мне поверить.
– Валяй, рассказывай дальше – но слушать я буду только в том случае, если ты отпустишь моего друга.
– Феришера? Для меня он интереса не представляет, и я определенно не хочу ему зла. Зато в мои интересы входит, чтобы ты сидел здесь без лишних движений,, поэтому пусть себе мирно поспит на полу.
– Почему ты не показываешься? Я не хочу говорить в пространство.
– Не бери на себя слишком много, Тео. Ты не в том положении, чтобы диктовать мне, хотя я и питаю к тебе родственные, так сказать, чувства. Я уже говорил, что стыжусь своей внешности. Выходя в город, я делаю себя несколько более приемлемым, надеваю длинное пальто, шляпу и выбираю темные улицы и черные лестницы. Но это требует большого расхода энергии, а я устал. Трудная выдалась неделя. – Устранитель снова зашуршал. – Впрочем, вряд ли тебя можно упрекать за то, что ты сомневаешься в моих словах.
– Если хочешь, чтобы я поверил, докажи мне. Скажи что-нибудь, что мог знать только Эйемон Дауд.
– В этом-то вся и закавыка, как говорили в одном старом радиоспектакле. Что я такое могу сказать? Я ведь не навещал тебя в детстве, не делал тебе подарков и не говорил ничего такого, что мы могли бы вспомнить сейчас. Если я процитирую тебе выдержки из моей книги, это мало что докажет – ведь ее, кроме тебя, держали в руках и другие, в том числе и твой друг феришер, кажется. Какое еще доказательство тебе предъявить? Перечислить ваших президентов от Вашингтона до Никсона? Дальше я никого не знаю – после начала семидесятых у меня в истории Соединенных Штатов образовался пробел, что понятно, если учесть, где я был. Или будем придерживаться моей биографии? Хочешь, я перескажу тебе письмо, которое послал твоей матери, – вернее, женщине, которую ты считал таковой? Скоро ты услышишь, за что я просил у нее прощения, хочется тебе того или нет...
Тео не хотел, чтобы это оказалось правдой.
– Но ты... но Эйемон Дауд умер. Я читал его некролог.
– Ты читал то, что написали, когда обнаружили тело Эйемона Дауда. Эта моя физическая оболочка теперь определенно превратилась в прах. Будь она по-прежнему при мне, пусть даже дряхлая и немощная, разве стал бы я вести такой образ жизни? Прятаться во мраке, один-одинешенек, как паук, такой страшный, что даже дети троллей и гоблинов с криками разбегаются от меня? – В его голосе впервые послышалась искренняя жгучая боль.