Кое-что начинало складываться.
– Это был я, да? – спросил Тео. – Ты за это просил у матери прощения в том письме? – Но нет, это не помещалось в общую картину.
– Силы небесные, – проскрипел Дауд, – я еще понимаю, что ты путаешь латинские изречения, но хоть какая-то логика тебе доступна? Чему вас теперь в школе-то учат? – Фигура во мраке завозилась, и Тео, несмотря на странность обстановки, получил мимолетное представление о том, что такое ворчливый дед. – Думай своей головой, мальчик! Будь ты смертным ребенком, которого забрали у родителей, как бы ты ухитрился прожить всю свою жизнь в мире смертных? Есть в этом смысл или нет?
– Допустим, я ляпнул, не подумав, но ведь это все равно как-то со мной связано?
– Разумеется, связано – и ты скоро узнаешь как, если перебивать не будешь. – Дауд помолчал немного, собираясь с мыслями. – Итак, Устранитель заключил со мной сделку. Дав ту же страшную клятву, он пообещал мне: если я добуду ему смертного ребенка до того, как впервые взойдет солнце после моего возвращения, он поможет мне вернуться в Эльфландию, несмотря на эффект Клевера. Пообещал то, что никто больше, кроме него, вообще не считал возможным. Собственный его план был намного сложнее, но тогда я ничего об этом не знал.
Я ушел отсюда в свою последнюю эльфландскую ночь все таким же несчастным и почти безумным от горя, но у меня появилась надежда на то, что с любимой я расстанусь не навсегда. Вернувшись к себе в День, я собрал то немногое, что намеревался взять с собой...
– Ты с чемоданом, что ли, отправлялся в свое изгнание?
– А разве особа, пришедшая за тобой в твой мир, голой к тебе явилась? – с нескрываемым раздражением отозвался Дауд. – Разве ты сам не прихватил с собой мою тетрадь и то, что на тебе было надето? Разумеется, я мог взять кое-что. Не все сохраняет свой прежний вид, когда попадает в мир смертных, – легенды о золоте эльфов известны, думаю, даже твоему оболваненному телевидением поколению, – но несколько памяток я все-таки сохранил. О чем это я? Ах да. Итак, я собрал вещи, заключив свою дьявольскую сделку с Устранителем. Я отдаю ему ребенка, а он взамен тайно вернет меня в Эльфландию.
– Все-таки это ужасно, – вырвалось у Тео вопреки его намерению не перебивать больше Дауда.
– Что ужасно?
– Ребенка красть, вот что.
– Даже в том случае, если ему предстоит вырасти в знатной эльфийской семье? И он ни в чем не будет нуждаться?
– Ну хорошо, а о родителях его ты подумал? Спросил себя, что с ними будет, когда у них пропадет ребенок?
Дауд умолк, а когда заговорил снова, его гнев, к удивлению Тео, сменился унылым безразличием.
– Да, конечно. Я думал об этом. И понимал, что за такой короткий срок вряд ли найду ребенка, у которого родители садисты, алкоголики или там наркоманы – такого которого я мог бы украсть со спокойной совестью. Готовясь покинуть Эльфландию, я оказался перед страшной дилеммой. Если Устранитель заблуждается или лжет, я никогда больше не увижу мою Эрефину. Если он говорит правду, я смогу вернуть утраченное только ценою горя, причиненного кому-то другому.
«Не надо было соглашаться», – подумал Тео, но промолчал. Есть сделки, которые нельзя заключать ни под каким видом. И все-таки он испытывал некоторую жалость к тому, кто когда-то был Эйемоном Даудом. В былые времена Тео сам вытворял из-за любви разные идиотские штуки. Три холодные ночи подряд он спал в машине у дома своей бывшей подружки и мучил себя, наблюдая, как она уходит и приходит со своим новым парнем. Сознательно растравлял себя, воображая, что они делают, когда ложатся в постель. Он понимал, что любовь может довести до сумасшествия и даже до преступления, но есть же какие-то рамки. Должны быть.
– Но старый Устранитель, как выяснилось, был намного хитрее, чем я полагал. – В тихом голосе Дауда слышались отзвуки былого горя. – У него было много проектов, и он не собирался тратить такой редкостный случай ради одного-единственного. В ту же ночь, когда я лежал без сна, кто-то постучал в мою дверь. Дун в униформе – ты, думаю, с ними уже встречался – сказал, что приехал за мной. Я растерялся немного, но подумал, что это имеет какое-то отношение к нашему с Устранителем плану – что дун, возможно, опять отвезет меня к нему в гавань. Я оделся, сел в роскошный черный экипаж, и мы помчались по Новому Эревону.
Наш путь, однако, лежал не к Ису, а к центру города, в Вечер. Лишь у знакомого черного хода я понял, что меня зачем-то вызвали в дом Фиалки. Я уже бывал там – Фиалки принадлежали к семьям, которые относились к смертным если не дружественно, то терпимо.
Перед выходом из гаража охранники тщательно обыскали меня, и я впервые осознал, как обострились отношения между цветочными домами за время суда надо мной, – раньше я был занят только собой и ни на что другое не обращал внимания. Солдаты, наводнившие подворье, пребывали в полной боевой готовности, ожидая то ли штурма, то ли настоящей войны. На самом деле их, как оказалось, ждало поражение.
Дун-шофер передал меня молодому высокомерному эльфу из клана Фиалки. Тот, обращаясь со мной, как с корзиной грязного белья, препроводил меня во внутренние покои. Четверо огров обыскали меня еще раз и пропустили в библиотеку, где сидел глава семьи, Беллиус Фиалка.
Лучше всего его можно описать как представителя аристократического семейства из Новой Англии – бостонского брамина, как называли их в мое время. Для знатного эльфа он был даже ничего, довольно честен и не слишком жесток – можно сказать, либерал. Это не значит, что в ту ночь он принял меня любезно. Он был зол, расстроен и, должно быть, взбешен из-за того, что нужда и его заставляла обращаться за помощью к чужаку, к ничтожному смертному.
«Ты поделом наказан за свою наглость, Эйемон Дауд, – сказал он мне. – Не жди от меня сочувствия. Дело не в том, что я, как другие Цветы, ставлю свою кровь выше твоей – хотя ты даже среди смертных, насколько я знаю, стоял не особенно высоко. Однако мы, правящие семьи, – это тонкая стена, отделяющая наш мир от варварского прошлого. Мы просто не можем допустить, чтобы идеи смертных захлестнули нас, чтобы наши дочери становились вашими женами и дети наследовали наши дома. Ты, возможно, на это не претендовал, но ведь стоит дать палец, и тебе всю руку отхватят. Стоит проявить слабость, и мы очень скоро превратимся придаток вашего мира, а этого допускать нельзя». Вот как он меня встретил, – угрюмо хохотнул Дауд, – а ведь он относился к прогрессивным Цветам, если помнишь.
Я спросил, неужели меня везли через весь город для того, чтобы он мог лично нанести оскорбление мне и всему человечеству. Лорд вспылил, но я заметил, что он не смеет дать волю своему гневу, и не стал на него наседать. Я догадывался, что в этом как-то замешан Устранитель, а времени у меня осталось не так уж много. Ночь подходила к концу, и утром меня должны были доставить на Васильковую площадь.
Ему пришлось хорошенько выпить, чтобы взять себя в руки и открыться ничтожеству вроде меня. Если честно, ему в тот момент никто бы не позавидовал; Он начал с пространного объяснения того, что я видел у него на подворье, и я смекнул, что между семью правящими домами все обстоит еще хуже, чем я думал.
Скажу кратко: война могла разразиться со дня на день. Все прочие из семи домов либо поддерживали Чемерицу – зачинщиком, разумеется, был он, – либо не осмеливались выступить против него открыто. Только Фиалки объявили себя его противниками, и это сулило им почти верное поражение.
– А из-за чего они воевали?
– Да, это существенная деталь. Я тогда не знал причины, но ты должен ее знать, тем более что она имеет прямое отношение к моей истории. Цветочные дома передрались, скажем так, из-за разного подхода к управлению. Заварилось все в конце так называемой Второй Великанской войны – слыхал ты о ней?