Мальчик, сидящий рядом, млел от удовольствия, и шедшие от него волны накатывали на сознание Тео.
Чемерица, казалось, не замечал ничего вокруг, но Пижма испытывал определенные трудности с повествованием. Он по-прежнему походил на фарфоровую статуэтку с плохо склеенным лицом и даже, кажется, испытывал боль. Бегающие по сторонам глаза регистрировали картину бойни.
– Милорд, я думал... думал, что ваш сын действует по вашему указанию.
– До некоторого времени он так и действовал. Меня интересует момент, когда он перестал это делать.
– Мы слушали паука. Устранитель сказал... – Пижма перешел на доверительный шепот, и Тео больше не слышал его.
Взгляни сюда, Тео. Призыв был не менее силен, чем приказ Чемерицы, но работал тоньше, будто импульс, побуждающий смотреть на сцену ужасной аварии. Тео повернулся к ребенку.
– Знаешь, как они меня называют? – Мальчик кутался в пальто так, словно ехал на санях по русской степи, – наружу выглядывали только его круглая мордашка да кончики пухлых пальцев. Глаза притягивали Тео к себе, и он ужасался своей беспомощности. – Ужасный Ребенок. Это вообще-то титул, а ведь у меня есть и настоящее имя, хотя им никто не пользуется. Ты знаешь, как оно звучит, правда?
Тео попытался ответить, но давящая на грудь тяжесть не дала ему даже дышать в полную силу.
– Тео Вильмос, вот как. – Мальчик засмеялся, показывая язык между блестящими мелкими зубками. – Меня зовут Теодор Патрик Вильмос. Ты получил и мое имя, и моих рослей, но они никогда не были твоими по-настоящему. Ты всего лишь младший сын Фиалки, самый последний и самый ничтожный из этой вымершей семьи. Иногда я вижу своих родителей в твоих снах – Анну и Питера. Я вызываю их из твоей памяти, чтобы посмотреть на них, и смеюсь, глядя, как ты пытаешься оправдаться перед ними, ненавидя их при этом за собственные недостатки.
Тео было так мерзко слышать эти имена из его уст, что он наконец обрел голос.
– Они... не твои родители. Вначале ты, может, и был их ребенком, но теперь ты ничей. Ты урод. Монстр, в котором не осталось ничего человеческого.
Мальчик, ничуть не обижаясь, кивнул.
– Я такой один, это правда. Есть худшие варианты – посредственность и то, что ниже посредственности. Ничтожества. Неудачники. Кстати, знаешь ли ты, что я был с тобой в доме Нарцисса, когда ты копошился в дыму и пыли? Я смотрел на все твоими глазами, упивался твоими мыслями. Ой, бедные маленькие эльфики! Ой, какое несчастье! Твоим страхом я тоже упивался. Чудесное приключение – ты хоть на что-то да пригодился.
Тео хотел ударить его, но сумел поднять руку с колен всего на несколько дюймов и даже застонал от досады.
– Ты и жив-то до сих пор только благодаря другим, а не потому, что это твоя собственная заслуга, – улыбнулся мальчик и потянул носом. – Твоя летуница все еще прячется на тебе, да? Я ее чую. – Он причмокнул губами и вытаращил глаза в гротескной пародии на детскую радость. – Ам! Жаль, что я так плотно наелся – она, наверное, вкусненькая. Хрустящая.
Отвращение, преодолевшее даже изнеможение и ужас придало Тео немного сил.
– Ты гордишься тем, что ты не человек, верно? Ты радовался, когда они убили нашего с Кэт ребенка. Эйемон Дауд хоть и помогал им, удовольствия от этого не получил. Я чувствую это: твое упоение чужими мыслями – палка о двух концах. Господи, и ты еще считаешь себя лучшим вариантом, чем я? – Тео прерывисто перевел дух. Говорить было трудно но он просто не мог молчать, глядя на эту ухмылку.
– Я то, что я есть. – Мелкие зубки снова оскалились. – За свой короткий век я прожил тысячу жизней, видел миллион не поддающихся описанию вещей, а ты свою единственную никчемную жизненку, и ту запорол. Сегодня твое существование придет к концу, а я буду жить дальше. Я готовился к этому с того первого часа, как оказался в Эльфландии. В один прекрасный день я стряхну тайны вселенной к своим ногам, как яблоки с дерева.
Именно его сходство с родителями, а не то, что он был младшей версией его самого, и не слова, которые он говорил, вызвало слезы на глаза Тео. Он справлялся с любовью к отцу и матери не лучше, чем они справлялись с любовью к нему, но любовь, пусть несовершенная, все же была, а это чудовище насмеялось над ней. Тео снова собрался с силами и сказал:
– Я тебя уничтожу.
– Не разговаривай с ним, Тео, во имя Дерев, – прошептала на ухо Кочерыжка. – Эти разговоры тебя отравляют.
Он ответил ей согласным мычанием – для разговоров он в любом случае не годился.
Ребенок засмеялся и опять стал смотреть в окно. Уничтожишь? Не думаю, холодно и болезненно вошла в голову Тео чужая мысль, против которой он был бессилен. На самом деле ты не Септимус Фиалка и не Тео Вильмос. Ты ничто.
Они добрались до вершины холма на краю Лунного Света, оставив толпу далеко позади. Чемерица приказал конвою остановиться, и машины съехали на траву маленького ухоженного парка. Под ними лежал Город. Дым поднимался уже о многих местах, особенно у воды, где, оправдывая предсказание Антона Чемерицы, подобно солнцу пылал пакгауз Устранителя. Еще один большой пожар разгорался в центре, рядом с костяным шпилем дома Чемерицы.
– Почему мы остановились, милорд? – спросил Пижма. – Нас опять атакуют?
– Они уже в пути, – довольно загадочно ответил ему Чемерица и повысил голос, обращаясь, вероятно, к водителю. – Выпускай птичек. Я хочу видеть вблизи Васильковую площадь.
Двое огров вылезли, раскачав броневик, и быстро осмотрелись на местности. Убедившись, что в парке засады нет, они стали на неярком солнышке, разминая серые мускулистые ручищи и перешептываясь. Купол машины начал мерцать, как окна в кабинете Чемерицы, и на одной его стороне появились кадры сражения у парламента, точно броневик, как подводная лодка, внезапно нырнул в центр города.
– Констебли получили подкрепление, но мятежники, я вижу, не сдаются, – сказал Чемерица. – Когда все это кончится, лорд Аконит, думаю, не будет больше командовать вооруженными силами – это его упущение. Я сделаю то, что не под силу его констеблям.
То, что Тео видел в реальном небе над головой, отвлекало его от битвы констеблей с конными гримами среди фонтанов, скамеек и дорожек Васильковой площади. В облаках, как воздушные змеи, неслись три крылатые тени. Это так напоминало тот страшный день в доме Нарцисса, что Тео чуть не лишился сознания – он точно попал в петлю времени, где драконы вечно пикируют на него с небес, как живые снаряды.
Чудовища снижались так быстро, что казалось, будто они сейчас врежутся в холм, на котором стояла машина, – врежутся и уничтожат колонну вместе со всеми живыми, с Чемерицей, Тео, Кочерыжкой и кошмарным розовощеким мальчишкой. Тео поймал себя на том, что отчасти желает этого. Но всего в нескольких сотнях футов над землей мощные перепончатые крылья остановили падение. Драконы промчались над парком. Воздушная волна, вызванная их полетом бросила огров на колени, посшибала ветки с деревьев, и машины бешено закачались на амортизаторах. На одном из драконов Тео разглядел всадника – маленькую человеческую фигурку в стеклянной будке, пристегнутой ремнями к шее чудища. Сернистый драконий смрад, похожий на запах от пруда с аллигаторами в сан-францисском Аквариуме, не исчез, даже когда сами драконы улетели далеко к центру.
Несмотря на ужас, внушенный ими, Тео с каким-то болезненным любопытством прилип к экрану, показывавшему Васильковую площадь. Он не то чтобы хотел видеть, что там произойдет, он просто не мог не смотреть. Он знал уже, что подобные зрелища особенно остро дают тебе почувствовать, что ты жив. Это чувство пело в его крови. Видеть смерть, даже самую страшную, значит жить самому, хотя бы тебе осталось совсем недолго.
Драконы появились в кадре как длинные тени, пронесшиеся над толпой с такой скоростью, что многие из бойцов даже не подняли глаз, – но на лицах тех, кто их видел, отразился ужас, не исключая и парламентских констеблей. Только лица гримов сохраняли твердость, как будто долго ожидаемый ими момент наконец настал. При этом они соскакивали с единорогов и бежали в укрытие, как и все остальные. Драконы, точно реактивные самолеты, оставили за собой смерчи, кружившие пыль, мусор и даже клочья одежды, сорванные с повстанцев. На какое-то время чудовища исчезли со сцены, из-за чего казалось, что разбегающихся во все стороны эльфов поразил массовый психоз, но вскоре их тени снова упали на площадь, а за ними полыхнул огонь.