Вот оно.
Говоря коротко, вершина холма выглядела как место небольшого, но очень мощного и чрезвычайно странного взрыва. В яме (возможно, после него) осталась некая блестящая субстанция наподобие магмы, лишь слегка искривленная силой тяжести. Она-то, отражаемая осколками стекла, и создавала над холмом колеблющееся сияние.
Чемерица приказал Тео выйти вперед. Если его власть над речью пленника немного ослабла, то власть над телом он сохранил в полной мере. Тео покорно приблизился, и лорд, доверительно взяв его под руку на манер пожилого ученого желающего поделиться открытием с младшим коллегой, подвел его к самому краю ямы, усеянному оплавленными и уцелевшими кусками стекла. Цвета спектра в яме менялись теперь быстрее и не так равномерно, словно впадина реагировала на их присутствие, как живая. Чемерица коснулся шеи Тео, и тот напрягся, уверенный, что его сейчас сбросят туда, как приносимую в жертву девственницу в жерло вулкана, но бессильный оказать сопротивление. Рука лорда, однако, всего лишь отцепила от него Кочерыжку.
– Ты помешаешь осуществлению проекта, – объяснил Чемерица брыкающейся фее, держа ее двумя пальцами. – Он не сможет сделать то, что должен, если при нем останешься ты – даже такая ничтожная порция жизненной силы может воспрепятствовать налаживанию связи.
Кочерыжка ухватилась за его палец.
– Сказала бы я, куда тебе пойти, мучнистая рожа...
– Сейчас я изолирую тебя от него. – И Чемерица с поразительной силой швырнул ее в воздух. Она помчалась прочь со скоростью пули и пропала где-то над озером.
«Лети, – безмолвно молил ее Тео. – Улетай. Беги отсюда».
– А теперь жди здесь, пока я не буду готов, – приказал Чемерица и сошел немного вниз, к остальным.
Тео вдруг очень захотелось присоединиться к нему – яма, переливающаяся яркими красками, вызывала в нем ощущения, сходные с теми, которые, по его мнению, должен был испытывать эпилептик перед припадком, – но он не мог сдвинуться с места. Внизу беззвучно и даже нематериально вздувались янтарные и пурпурные пузыри. Он слышал, как Чемерица говорит что-то, и видел краем глаза, как Ужасный Ребенок занимает позицию на другой стороны ямы, но его отвлекало другое, еще более тревожное зрейте: глубоко в световых волнах, так смутно, что он сначала принял это за галлюцинацию, лежали две фигуры, похожие на человеческие.
Там лежат трупы. Ужас, подирающий по коже и заставляющий часто дышать, чувствовался как-то отстраненно, но все-таки чувствовался – так слышишь крики человека, которого убивают в другой квартире несколькими этажами ниже. Да ведь это же...
– Это король с королевой! – воскликнул лорд Наперстянка, испуганный почти не меньше его. – Во имя Дерев, Чемерица, ведь не станем же мы нарушать их покой?
– Замолчи, – сказал ему Аулюс Дурман, но страх слышался и в его голосе. – Не говори о том, чего не понимаешь.
Тела в световой гробнице теперь стали четче, как будто они всплывали из глубины, не приближаясь при этом к поверхности, но Тео все еще плохо различал детали – он видел лишь, что одна фигура более женственна и что обе они очень длинные, выше даже, чем Антон Чемерица, хотя это, возможно, объяснялось преломлением света в прозрачной среде. Порой ему показывалось еще кое-что – то корона, то локон темных волос, колеблемый, как водоросль, световой струей, но это только путало его, поскольку одновременно он видел другие, противоречивые вещи: рука внезапно превращалась в коготь, кудрявая голова представала лысой, с гребнем наподобие плавника рыбы-паруса. Меч, лежащий на груди короля, расплывался и превращался в дубину, а потом в музыкальный инструмент вроде тех, на которых играли гоблины. Драгоценный камень в сложенных руках королевы становился яйцом, да и сами пальцы меняли форму, как воск на огне, то удлиняясь, то укорачиваясь, выпуская и убирая когти; кожа меняла цвет, шерсть отрастала на ней и тут же исчезала снова. Как будто сотни и тысячи фигур, погребенных в глубине, отражались разом в этом месте, и каждая версия содержала в себе черты остальных.
Но у всех этих призрачных пар, возлежащих в сотканном из света саркофаге, была одна общая черта: их глаза, не менее изменчивые, чем все прочее, то круглые как у сов, то с узкими, как у кошек и змей, зрачками, то затянутые пеленой, то поблескивающие из-под нависших костистых лбов, – их глаза неизменно оставались открытыми.
– Они живы, – полным ужаса шепотом произнес Наперстянка. – Они все еще живы!
– Разумеется, живы, идиот, – сказал Чемерица. – Они скованы, но не мертвы. Они воплощают собой сердце Эльфландии – если их умертвить, наше существование тоже скорее всего прекратится. Без них нам не обойтись.
– Но вы мне ничего не сказали, – чуть не плакал Наперстянка. – Речь шла только о подключении к миру смертных!
– И куда же, по-твоему, мы денем эту энергию, когда получим ее? – засмеялся Чемерица. – Без короля с королевой это будет примерно то же самое, что пытаться вместить Лунную в бочку для дождевой воды.
Наперстянка умолк, весь дрожа, но теперь голос подал кто-то другой – запинающийся голос, не сразу узнанный Тео.
– Это сделали вы, верно? Семь Семей?
Чемерица улыбнулся – он один, не считая Ужасного Ребенка, не поддавался колдовской силе острова.
– Наконец-то наш феришер заговорил. Я припоминаю – ты работал у леди Жонкиль. У нее, очевидно, хватило ума разглядеть в тебе нечто незаурядное. Но прав ты только наполовину. Великанская война значительно ослабила короля и королеву – вся их энергия уходила на то, чтобы не дать стране развалиться. У них не было сил бороться, когда мы устроили свой маленький... путч.
– Вам не понадобилось бы воровать у них энергию, если б вы так не старались подражать смертным. – Кумбер говорил торопливо, словно боясь, что ему сейчас заткнут рот. – Вот за что вы ненавидите смертных – за то, что они живут так, как вам не дано. Они меняются, растут, совершают ошибки и учатся, а мы все только на то и способны, чтобы копировать их. Говорят, вы много лет провели в их мире, изучая их. Что вами руководило – интерес или зависть?
– Смертные тоже могут приносить пользу – возможно, у них даже есть таланты, которыми не обладаем мы. – Спор явно доставлял Чемерице удовольствие, как одна из составляющих его звездного часа. – Но это еще ничего не доказывает. Я не способен давать молоко, однако это не делает корову равным мне существом.
– Но это объясняет все наши энергетические проблемы, Нидрус, – вмешался Наперстянка. – Если король с королевой все это время бездействуют, находясь в заточении...
– Разумеется, объясняет, – отрезал Чемерица, по-прежнему без особого гнева: он точно воплощал в жизнь какой-то сложный розыгрыш, развязку которого знал пока он один. – Это решение с самого начала не было рассчитано на долгий срок. Я давно уже заявлял, что мы должны как-то использовать в своих интересах науку смертных, иначе эта страна станет холодной и темной пустыней, но всегда наталкивался на сопротивление сентиментальных глупцов вроде Фиалки, Лилии и Нарцисса, не говоря уж о твоей трусливой семейке, у которой даже убеждений своих нет, хотя бы и ложных.
– Уверяю тебя, что если бы я понимал...
– Если бы ты понимал, то обмочился бы со страху еще раньше. Тебя ужасает то, что мы узурпировали королевскую власть, верно? Если б они действительно пали, защищая страну, все бы было в порядке – в свое время вы, Эластичные, и против них высказывались, зато совесть ваша была чиста. Так всегда бывает. Трусы не только предоставляют храбрецам делать то, что необходимо сделать, но еще и отгораживаются от правды. Граф Пижма тоже из тех, что сидят верхом на заборе, – фыркнул Чемерица, – но он хотя бы вовремя смекнул, на какую сторону следует спрыгнуть. Без его помощи мы не добыли бы и ту энергию, которой располагаем. Устранителю я не открыл, в каком состоянии пребывают наши монархи, – и правильно сделал, как выяснилось.