ни к позорному столбу, ни к пограничной полосе
Он растягивал слова, беззастенчиво глядя в услужливо разложенные на столе листки бумаги.
- Я в своем обращении к народу... также гарантировал боевикам, сдавшим оружие, амнистию... конституционные права... и свободу.
Она передёрнула плечами - по спине прополз холодок, как будто между лопаток упёрся мёртвым зрачком автоматный ствол.
- Мы предоставили участникам НВФ... еще один шанс сложить оружие и вернуться к мирной жизни... к своим семьям, родным и близким...
Оздоев быстро, предостерегающе глянул на неё.
- ...Конечно, это для них будет нелегкий шаг... но они о своем решении не пожалеют... как не пожалели те, кто уже явился с повинной...
иду я по верёвочке, вздыхаю на ходу
доска моя кончается - сейчас я упаду
под ноги, под колёса, под тяжёлый молоток
всё с молотка
Она вскочила, пригнувшись, и заспешила к выходу, спотыкаясь о чужие ноги, бормоча извинения, отворачиваясь, кутая лицо в платок.
Позади свирепым шёпотом извинялся и чертыхался Оздоев.
Она прибавила шагу и едва успела вылететь за дверь, когда трое накачанных в камуфляже почти что уважительно подтолкнули её к другой двери - соседней. Одновременно, - совсем уже без церемоний, - преградив дорогу Оздоеву.
В пустом гулком классе, пропахшем свежей краской и извёсткой, не было ещё ни парт, ни стульев, лишь новёхонькая зелёная доска, и над нею, - среди портретов президента России, Героя России, отца Героя России, - один невесть как затесавшийся сюда портрет, показавшийся родным: очки в тонкой оправе и умный взгляд...
Чернышевский Эн Гэ.
Что делать?
кто сказал, что бесполезно
биться головой о стену?
хлоп, на лоб глаза полезли
лоб становится кременным
Тяжёлые хозяйские шаги прогромыхали по скрипучим половицам бывшего школьного коридора, заглушая гомон голосов - корреспонденты, видимо, уже отбывали прочь. Оздоев, ох, Тимыч... Она отпрянула от стены и вскинула голову. Дверь распахнулась.
зёрна отольются в пули
пули отольются в гири
таким ударным инструментом
мы пробьём все стены в мире
- Ну чего ты бегаешь? Я с тобой просто поговорить хочу. А ты от моих парней бегаешь. Трубку бросаешь!
- Не о чем нам говорить. И незачем.
- Что, муж твой не нужен тебе разве? Нашла, что ли, уже, с кем отдохнуть?
Она тупо поглядела на свою руку, взметнувшуюся и враз перехваченную его железными пальцами так, что она почувствовала, как отчаянно колотится в запястье пульс.
- Не смей - сломаю, - сощурился Султан лениво.
- Ломай! - прошипела она сквозь зубы. - Ну!
- Не про то говорим, - пробормотал он вдруг, ослабив хватку, и она спрятала онемевшую руку за спину.
с нас теперь не сваришь кашу
стали сталью мышцы наши
тренируйся лбом о стену
вырастим крутую смену
- Не о чем говорить, - хрипло повторила она. - Я не буду работать на тебя.
- Я...
- И таскаться за тобой повсюду, от пули спасать, тоже не буду!
- Почему от пули? - просто сказал он. - От бомбы тоже, от фугаса, от гранаты, от...
- Оставь меня! - вскрикнула она, зажмурившись. - Отпусти!
- Человек не ведает о том, что записано у Аллаха, и что лежит ему у него под печатью, - сказал он нараспев и тихо засмеялся. - Я... да, кровь на мне, а Бес что - лучше? Я тут хозяин, а Бесу ничего уже не светит!
- На тебе слишком много крови, - она вновь прижалась к стене, пытаясь укрыться от его тёмного, исподлобья, взгляда. - Грешно молиться за царя Ирода, Богородица не велит...
- Чего ты там болтаешь?!
обращайтесь, гири, в камни
камни, обращайтесь в стены
стены ограждают поле
в поле зреет урожай
Султан вдруг тяжело мотнул головой:
- Ладно... Вот... Я хотел... Я знаю, что ты... - Сжав губы, он распахнул ворот своего камуфляжа, вытаскивая фигурный амулет на чёрном шнурке, сплошь покрытый арабской вязью. Снял с шеи шнурок, протянул ей.
Дрожащими ледяными пальцами она кое-как достала латунную подвеску, пригревшуюся на груди, потянула через голову тоненькую цепочку, завороженно глядя, как враз проступает облегчение на его лице - будто вода сквозь камни.