Ладно. Пора идти.
Из-за угла показалась фигура: в шляпе, с поднятым воротником и каким-то предметом под мышкой. Человек спешил и вскоре поравнялся с Глебом. Под мышкой он нес скрипичный футляр.
И тут Глеб услышал голос:
– Послушайте, Паганини! Не проходите мимо!
Глеб оглянулся. Трое парней преградили дорогу скрипачу.
– Что, собственно, вам надо? – проговорил скрипач.
– Полонез Огинского! Исполни! – проговорил один из парней. – Хочется серьезной музыки. Опохмелиться.
Скрипач оглянулся. Стекла его очков тускло отразили далекий фонарь. Очевидно, приняв и Глеба за одного из хулиганов, он сник.
– Прошу вас! Я тороплюсь… Я могу дать денег.
Он суетливо сунул руку в карман. Не нашел. Прижимая скрипку, он принялся шарить во втором кармане.
– За кого ты нас принимаешь, Паганини?! – тот, с гитарой, ухватил скрипача за руку. – Мы любители чистого искусства. Сыграй – отпустим!
– Но… я не знаю полонеза Огинского.
– Тогда дай я сыграю.
– Сыграй, Тиша! – воодушевился коренастый. – Попробуй!
Скрипач крепче прижал футляр:
– Нельзя. Снег идет. Сыро.
– Сыро? – и коренастый сбил с головы скрипача шляпу.
– Вы что? Хулиганы! – вдруг выкрикнул скрипач. Возмущение на мгновение перевесило страх, и он толкнул коренастого в грудь, наклонился и поднял шляпу.
– Ах ты драться?! – выкрикнул коренастый и ударил скрипача. Глеб сидел не шевелясь. Мгновениями он готов был сорваться с места, расшвырять этих молодчиков. С каким бы упоением он это сделал! Его тренированные, сильные мышцы были возбуждены. Они были готовы к этому, они требовали, ныли от нетерпения, от жажды борьбы. Но ему нельзя ввязываться ни в какие истории. Всю жизнь теперь он будет прятаться, ибо сам страшной виной виновен. И всю жизнь теперь он будет ждать, что придут однажды и скажут: пошли.
Скрипач стоял – длинный, нескладный, без шляпы – и плакал.
– Ладно, ладно, – произнес один из парней. – Ничего с твоей скрипкой не сделается, – и еще раз ударил музыканта.
Глеб поднялся со скамьи, швырнул сигарету в снег.
Он ощутил сладость свободы.
Он не мог больше таиться, как не может пловец, что вынырнул на поверхность из глубины, не схватить свежий глоток воздуха. Никакая сила не заставит его отказаться от этого. Ведь жажда справедливости сильнее всех инстинктов, любого благоразумия.
Глеб понял, что иначе ему не жить. С каким наслаждением он сейчас раскидает этих подонков! Его сильное тело рвалось, требовало столкновения. Скованное долгими днями страха и тоски, оно сейчас было словно стальная сжатая пружина. Он был сейчас невменяем, буен, дик. Нет такой силы, что могла его удержать.
Подобравшись, парни смотрели на приближающегося к ним Глеба. Их было трое. Они что-то выкрикивали, но Глеб их не слышал. Он знал, что ему надо делать.
В это мгновение из-за угла на полном ходу появилась патрульная милицейская машина. Из машины выскочил милиционер и бросился к Глебу. Машина остановилась рядом с парнями…
Дежурный раздал всем по анкете:
– Надеюсь, все грамотные. Заполнять разборчиво. Иначе будете переписывать заново.
Глеб написал свою фамилию, имя, отчество. Коренастый повернулся к скрипачу:
– Сам меня первым ударил, а теперь…
– Я вас не трогал. Я шел с концерта, – вяло произнес скрипач.
– Ну скажи, скажи. Ты не первым его ударил? – вступил гитарист. – Честно!
– Тихо! – прикрикнул дежурный. – Разберемся!
Он собрал анкеты и разложил их на столе, точно игральные карты.
– Так-так… Один, значит, студент политехнического, второй – слесарь-механик в институте, третий… Ты чем занимаешься? – дежурный посмотрел на коренастого.