— Я-я-я! — угрожающе двинулся отец Камена, и Ташев отступил: если этот человек выйдет из себя…
Пятясь, Ташев споткнулся о камень и распластался на земле. Раздался смех. Ташев посмотрел на окна. Кто только ни оказался свидетелем его позора — и Худерова, и Стоименов, и мама Камена, и собственная теща, и родной сын Тончо.
Отец обнял Камена, и они отправились домой. А Ташев, отряхнувшись, провел ладонью по ветровому стеклу, чтобы удостовериться еще раз, что глаза его не обманывают. Потом, кипя от негодования, торопливо пошел по улице. Хорошо, что не заметил еще одного свидетеля, не то и на него обрушил бы свой гнев.
Спрятавшись за оградой, Маляка не пропустил ни одного момента из разыгравшегося на его глазах спектакля и был очень доволен. Только он собрался выйти из укрытия, как услышал, что кто-то окликнул Ташева. Маляка посмотрел в щель и увидел бежавшего Константинова. Ташев его подождал, и они стали оживленно беседовать. А вдруг дядя Константинов добился отмены незаконного разрешения и сообщает сейчас Ташеву, что придется убирать эти ненавистные кирпичи?!
Но судя по всему, разговор мужчин был вполне спокойным, и это смутило Маляку. Надо бы спросить у Константинова, какие новости. Увидев, что он открывает дверцу «Трабанта», Маляка покинул убежище.
— Дядя Константинов!
Выхлопная труба выбросила густое облако дыма, и машина тронулась с места, а Маляка так и остался стоять, почесывая лоб рулоном бумаги, который он держал в руках. Тут, улыбаясь до ушей, к приятелю подошел Камен.
— Шикарный номер, — протянул он руку к рулону. — Дай посмотреть.
И развернул рулон, превосходно имитирующий разбитое стекло.
— Папа привез из Франции, — сказал Маляка. — Сегодня вечером прилепим на машину моего дяди.
Мальчики вдруг почувствовали: за спиной кто-то стоит, и оглянулись. Стоименов, тот самый дядя Стоименов, который с таким трудом дал свое согласие на спортплощадку, смотрел через их головы на лист.
— Спрячьте это, — посоветовал он и, уходя, добавил: — Чего только не придумает человеческий мозг!
Только теперь Маляка заметил распухшее, лиловое ухо Камена.
— Отец?
— Да, но он извинился.
— Ну и что, тебе от этого легче?..
Друзья решили сначала сделать уроки, а потом поиграть во дворе. А еще надо придумать, как действовать дальше.
Добролюб, новый товарищ Маляки, тщательно приглаживал в ванной волосы, но вихор на макушке так и торчал торчком. Чтобы одолеть его, Добролюб плюнул в ладонь — лучшего средства для этой цели пока еще не открыли.
Добролюб учился в шестом классе, но рос он не как другие дети — азбуку выучил в четыре года, в пять лет уже читал сказки братьев Гримм, а в первом классе намного опережал в своем развитии одноклассников, и поэтому контакта с детьми у него не было. Если много знаешь, тебя не понимают, — таково было первое философское заключение Добролюба, высказанное директору школы, когда тот вызвал его к себе после того, как Добролюб вытащил у одноклассников пружинки из ручек.
«Потому, что меня дразнят», — объяснил Добролюб свое поведение.
«Почему тебя дразнят?»
«Потому, что меня не понимают».
«А почему тебя не понимают?»
Тут Добролюб изрек свою сентенцию, добавив, что будь он сильнее, он не вытаскивал бы потихоньку пружинки из двадцати девяти ручек, а врезал бы их владельцам — и все.
«Да ты, оказывается, философ, — удивился директор. — Посмотрим, каково тебе придется в жизни».
Так директор первым убедился в склонности Добролюба к размышлениям.
Наконец непокорная прядь поддалась, и Добролюб вышел из ванной.
В передней слышались звуки пианино — мама играла. Она преподавала в консерватории, часто выступала с сольными концертами, поэтому, придя домой, сразу садилась к инструменту и упорно, по нескольку часов подряд занималась.
Добролюб остановился в нерешительности: стоит ли ее беспокоить, но все-таки открыл дверь в гостиную:
— Мама, я ухожу!
— А уроки? — напомнила мама, не прекращая играть.
— У меня дела!
— Какие?
— Общественные!
Добролюб всегда лгал убедительно и легко, сам веря в то, что говорил. Так было и сейчас, когда он сослался на общественные дела. На самом деле он шел к Маляке, чтобы узнать о судьбе светофорного автомата. Хотя, впрочем, разве это не пионерское дело? Ловко же он сумел оставить мамин вопрос без ответа.
Добролюб сошел с трамвая. В этой части города ему не приходилось бывать. А здесь хорошо: больше простора, чем в центре. Разыскав нужную улицу, мальчик зашагал по ней. Вот и дом Маляки. Куча кирпича, валявшаяся на спортплощадке, убедила его в том, что он не ошибся адресом.