Но судя по всему, разговор мужчин был вполне спокойным, и это смутило Маляку. Надо бы спросить у Константинова, какие новости. Увидев, что он открывает дверцу «Трабанта», Маляка покинул убежище.
— Дядя Константинов!
Выхлопная труба выбросила густое облако дыма, и машина тронулась с места, а Маляка так и остался стоять, почесывая лоб рулоном бумаги, который он держал в руках. Тут, улыбаясь до ушей, к приятелю подошел Камен.
— Шикарный номер, — протянул он руку к рулону. — Дай посмотреть.
И развернул рулон, превосходно имитирующий разбитое стекло.
— Папа привез из Франции, — сказал Маляка. — Сегодня вечером прилепим на машину моего дяди.
Мальчики вдруг почувствовали: за спиной кто-то стоит, и оглянулись. Стоименов, тот самый дядя Стоименов, который с таким трудом дал свое согласие на спортплощадку, смотрел через их головы на лист.
— Спрячьте это, — посоветовал он и, уходя, добавил: — Чего только не придумает человеческий мозг!
Только теперь Маляка заметил распухшее, лиловое ухо Камена.
— Отец?
— Да, но он извинился.
— Ну и что, тебе от этого легче?..
Друзья решили сначала сделать уроки, а потом поиграть во дворе. А еще надо придумать, как действовать дальше.
Добролюб, новый товарищ Маляки, тщательно приглаживал в ванной волосы, но вихор на макушке так и торчал торчком. Чтобы одолеть его, Добролюб плюнул в ладонь — лучшего средства для этой цели пока еще не открыли.
Добролюб учился в шестом классе, но рос он не как другие дети — азбуку выучил в четыре года, в пять лет уже читал сказки братьев Гримм, а в первом классе намного опережал в своем развитии одноклассников, и поэтому контакта с детьми у него не было. Если много знаешь, тебя не понимают, — таково было первое философское заключение Добролюба, высказанное директору школы, когда тот вызвал его к себе после того, как Добролюб вытащил у одноклассников пружинки из ручек.
«Потому, что меня дразнят», — объяснил Добролюб свое поведение.
«Почему тебя дразнят?»
«Потому, что меня не понимают».
«А почему тебя не понимают?»
Тут Добролюб изрек свою сентенцию, добавив, что будь он сильнее, он не вытаскивал бы потихоньку пружинки из двадцати девяти ручек, а врезал бы их владельцам — и все.
«Да ты, оказывается, философ, — удивился директор. — Посмотрим, каково тебе придется в жизни».
Так директор первым убедился в склонности Добролюба к размышлениям.
Наконец непокорная прядь поддалась, и Добролюб вышел из ванной.
В передней слышались звуки пианино — мама играла. Она преподавала в консерватории, часто выступала с сольными концертами, поэтому, придя домой, сразу садилась к инструменту и упорно, по нескольку часов подряд занималась.
Добролюб остановился в нерешительности: стоит ли ее беспокоить, но все-таки открыл дверь в гостиную:
— Мама, я ухожу!
— А уроки? — напомнила мама, не прекращая играть.
— У меня дела!
— Какие?
— Общественные!
Добролюб всегда лгал убедительно и легко, сам веря в то, что говорил. Так было и сейчас, когда он сослался на общественные дела. На самом деле он шел к Маляке, чтобы узнать о судьбе светофорного автомата. Хотя, впрочем, разве это не пионерское дело? Ловко же он сумел оставить мамин вопрос без ответа.
Добролюб сошел с трамвая. В этой части города ему не приходилось бывать. А здесь хорошо: больше простора, чем в центре. Разыскав нужную улицу, мальчик зашагал по ней. Вот и дом Маляки. Куча кирпича, валявшаяся на спортплощадке, убедила его в том, что он не ошибся адресом.
— Ты не знаешь, в каком подъезде живет мальчик по прозвищу Маляка? — подошел Добролюб к Тончо, игравшему во дворе вместе со Стефчо и Тошко.
— Знаю.
— Позови его, пожалуйста.
Тончо с готовностью сорвался с места. Дело было вовсе не в волевых нотках, прозвучавших в голосе Добролюба. Малыш был рад выполнить просьбу взрослого мальчика. После «голодовки» ребята во дворе не играли и не разговаривали с ним.
А Добролюб тем временем рассматривал спортплощадку, — да, Маляке и его друзьям есть о чем жалеть — такую прекрасную спортплощадку в центре города оборудовать немыслимо, нет свободного места!
— Он скоро придет, — выскочил из подъезда Тончо и вернулся к малышам.
Добролюб достал носовой платок, постелил его на кирпичи и сел. В просвете между двумя домами виднелся «Форд». Мальчик сразу понял — тот самый. Увидел и возвращавшегося с работы Ташева. Тот опять остановился возле машины, осмотрел ее — все в порядке!
Тончо, заметив отца, побежал навстречу.
— Мне красную галочку поставили! — похвастался он. — Я выучил стихотворение.
— Прекрасно, — похвалил Ташев сынишку, поднял его на руки и поцеловал.
— Но и две черных!
— Неужели? — сделал строгий вид Ташев. — За что?
— Я плюнул на мальчика, только раз плюнул, а учительница поставила две черные галочки.
— Больше так не делай.
— После школы я и за вторую галочку плюнул.
Ташев рассмеялся и спустил сына с рук.
Добролюб рассердился на Ташева — ишь, даже не заметил его! Вот бы начал ворчать на то, что он посмел усесться на кирпичи. Тогда бы Добролюб ему ответил: не на кирпичи сел, а на заднее место! Но Ташев ушел в дом, даже не сделав ему замечания. Жаль!
Тут внимание Добролюба привлек парнишка в спортивном костюме с баскетбольным мячом — Панта, но мальчики еще не были знакомы.
Панта заметил, что незнакомый мальчик поглядывает на него, и ну демонстрировать класс, бросать мяч в покосившуюся баскетбольную корзину, показывать приемы. При этом он с шумом то вдыхал, то выдыхал воздух.
— Что это ты? — удивился Добролюб.
— Тренируюсь, — Панта взял мяч под мышку и принялся подпрыгивать на месте. — Я из «Локомотива».
— И поэтому так пыхтишь?
Панта рассердился: таким невежеством веяло от глупых вопросов этого мальчишки, что хотелось запустить в него мячом.
— Ты ничего не понимаешь, — бросил Панта. — Глубокое дыхание очищает легкие. Ты каким видом спорта занимаешься?
— Для чего мне спорт, я стану философом.
Панта перестал прыгать и задумался.
— Тогда играй в футбол. Больших философов, чем наши футболисты, нет.
Потом подошел к подъезду Камена и позвонил снизу.
— Кто это? — послышался с балкона голос Камена.
— Почему не спускаешься во двор? — крикнул Панта.
— Зачем?
— Ты что, сердишься?
— А чего мне сердиться?
— Ну… — Панта не знал, как начать разговор. — Скажи, что нам задано по алгебре?
— У тебя есть кого спрашивать по алгебре, — съязвил Камен и ушел с балкона.
Панта почувствовал себя неловко и покинул двор. А Добролюб, уже теряя терпение, все ждал Маляку. Маляка появился только через десять минут с хлебом под мышкой, с горбушкой в руке.
— Легко меня нашел? — обрадовался он Добролюбу.
— Если нужно, найдем! Что сказал твой друг о светофорном автомате?
Маляка сунул два пальца в рот и свистнул, Камен тотчас вышел на балкон.
— Это он, — кивнул Маляка на Добролюба.
Немного погодя Камен спустился во двор. Достав из нейлоновой сумочки с надписью «Овощи и фрукты» аппарат управления светофорами, он подключил батарейку. Послышались щелчки реле. Вид работающего прибора доставил Добролюбу радость.
— Какой идиот делал эту обмотку? — буркнул Камен.
— Я, — с готовностью признался Добролюб, словно в словах Камена звучала похвала.
— Что я говорил? — воскликнул Маляка. — Он здорово разбирается в технике.
Камен положил все в сумочку и отдал ее Добролюбу.
— Я очень вам признателен, — поблагодарил Добролюб и показал на кучу кирпича. — Если решите их выбросить, я помогу.
— Что выбросить?
— Кирпичи. Они же мешают вам, здесь такая прекрасная спортплощадка…