Маляка закрыл учебник: нет никакого смысла стараться. Не так уж плохо получить три, если вообще не знаешь урока. Добрева поставила Камену три и протянула ему дневник.
— От тебя я этого не ожидала.
Ученики притихли. Будут ли еще вызывать? И кого?
— Маляков, — произнесла Добрева.
Маляка поднялся с такой неохотой, что Добревой все стало ясно.
— Какие числа мы называем противоположными? — спросила она. — Ведь ты рвался подсказать?
Вот беда, Камен же недавно объяснял, а сейчас ничего не вспоминается.
— Два рациональных числа, — начала объяснять Добрева так громко и отчетливо, словно диктовала, — которые различаются только своими знаками, называются противоположными числами.
— Да, — согласился Маляка.
— Теперь остается только, чтобы ты мне поставил отметку, — усмехнулась Добрева и задала следующий вопрос: — Из чего образуется множество рациональных чисел?
Маляка сосредоточенно нахмурил брови, пытаясь создать впечатление, что он учил урок и сейчас его вспоминает. Добреву, однако, обмануть было трудно.
— Положительные числа, целые и дробные, отрицательные числа, целые и дробные, и число ноль образуют множество рациональных чисел.
— Да, — и на этот раз согласился Маляка.
— Если да, повтори определение.
Маляка закусил губу, ему ничего не оставалось, как признаться:
— Я не учил.
— Почему?
— Была тренировка и…
До этого момента Добрева держалась спокойно, но, услышав о тренировке, вскипела. Может, вспомнила о посещении сладкоречивого тренера? Встав из-за стола, она подошла к Маляке.
— Мячи всю жизнь будешь бросать?
— Его штрафным одиннадцатиметровым вышибли из команды, — подал голос Панта.
— Как это? — повернулась к нему Добрева.
Поняв, что сплоховал, Панта поднялся с места, лицо у него было виноватое и испуганное:
— Его забраковали! — Но, почувствовав, что употребил не совсем точное слово, добавил: — Прогнали.
— А тебя? — спросила Добрева.
— Я в команде лучший! — похвастался Панта.
— Иди к доске. — Добрева открыла дневник Маляки. — И по ботанике двойка! Прекрасно!
Панта уже стоял у доски с опущенной головой.
— Спрашивать или…
— А о чем? — поинтересовался Панта.
— Ну, скажем, о сравнении дробей с неравными членами.
Панта подумал и подал свой дневник.
Никто из изгнанных не спешил рассказывать дома о том, что произошло. После безудержного ликования и планов относительно блестящего спортивного будущего, вызвавших снисходительные, скептические улыбки взрослых, мальчикам было стыдно признаться в случившемся. Лучше бы уж помалкивать! Неожиданная весть об успехе всегда приятней!
По дороге из школы домой друзья снова заговорили о спортплощадке и решили, что завтра же утром начнут выравнивать двор. Особенно большого энтузиазма, впрочем, не было: отметки тяжелым грузом лежали в их портфелях. Вот узнают родители, будет тогда история…
Придя домой, Маляка прежде всего проверил, есть ли кто-нибудь в квартире. Распахнув одну за другой все двери и убедившись, что никого нет, достал дневник: куда бы его спрятать? Надежнейший тайник в сумке с тапочками раскрыт, теперь необходимо подыскать какое-нибудь другое место. Он сунул дневник под матрас, поправил одеяло, но, подумав, решил, что новый тайник не очень-то хорош. Надо придумать что-нибудь похитрее. Осмотрев свою комнату, Маляка так и не нашел надежного места, отправился в гостиную и вздрогнул, услышав, как открывается входная дверь. Если сейчас кто-нибудь войдет, все раскроется. Маляка вскочил на стул, со стула на стол, и вот уже дневник в широком плафоне люстры. Как раз вовремя! Мама, войдя, с удивлением посмотрела на сына, хорошо еще, что застала его не на столе, а на стуле.
— Что ты там делаешь?
— Где?
— На стуле.
Что тут скажешь? Лучше всего не торопиться с ответом. Вдруг мама найдет дневник? Что тогда? Маляка медленно слез со стула. Так он пытался выиграть время и придумать что-нибудь толковое.
— Меня сегодня спрашивали, — сказал он.
Гениально! Более гениального он и придумать не мог. Для его мамы, самой амбициозной из всех мам на свете, этого вполне достаточно, чтобы в тот же миг забылись и стол, и сын, стоящий на стуле, словно статуя на пьедестале. Главным для нее во все времена были отметки. Она полагала, что отметки точнее всего определяют знания школьников. И так как отметки Маляки ее не удовлетворяли, она ходила в школу объясняться с учителями. Если удавалось добиться повышения отметки по какому-нибудь предмету, мама считала, что улучшила знания сына.
— По какому предмету? — заволновалась она.
— По математике. Добрева.
— Ну и?
— Сказала «прекрасно».
— Очень хорошо! — с облегчением вздохнула мама и погладила сына по голове.
И на этот раз, как и во многих других случаях, Маляке удалось выкрутиться.
Панта по поводу дневника вообще не волновался. Мама никогда не рылась в его портфеле. Спросит, что нового в школе, и принимает на веру все, что бы он ни сказал. Это угнетало Панту больше всего. Уж лучше бы и ему надо было прятать дневник! Доверчивость мамы смущала его. Как поступить — сказать правду и огорчить ее или промолчать? Панта старался не расстраивать маму и по возможности не говорить о неприятностях. К чему ей лишние беспокойства? Сколько маме пришлось пережить, когда шесть лет назад его отец погиб в автомобильной катастрофе!
Панта огорчался еще и по другой причине — он чувствовал холодок в отношении одноклассников к себе. Физически более развитый, он смотрел на них, как на малышей, только Камен ему нравился, одно время они даже дружили — у Камена он списывал домашние задания по математике и болгарскому языку. Когда мальчиков выгнали из команды, Панта обрадовался: теперь из класса их всего двое — он и Камен. Но добровольный уход Камена из секции смутил его. Панта чуть было не последовал его примеру, но мужества не хватило. Теперь Панта жалел об этом. После школы Панта подошел к Камену с ребятами, но те сразу замолчали, и Панта, обиженный, оставил их, почувствовав себя совсем одиноким.
Камен и не собирался скрывать полученную тройку. Ему не по душе была всякая ложь, он привык говорить правду, какой бы она ни была. К тому же дома не очень-то им и занимались. Камен учился во втором классе, когда родились его братья-близнецы, Тошко и Стефчо, и все внимание семьи сосредоточилось на них. Двое грудных детей сразу — трудное дело. И Камен помогал чем мог, особенно когда мама снова пошла работать. Она работала в почтовом отделении, принимала телеграммы, была скромной и тихой, ее присутствие словно бы и не замечали ни на службе, ни дома, но тем не менее она превосходно выполняла все свои обязанности на работе, да и дома со всем поспевала.
Отец Камена, высокий, сильный человек, работал на хлебозаводе. Сначала — разнорабочим, а сейчас был уже квалифицированным мастером, его уважали, ценили, за хорошую работу много раз премировали и награждали. В прошлом году, например, ему вручили золотую медаль «Передовик столицы за годы седьмой пятилетки» и туристическую путевку в Советский Союз — это была его первая и пока единственная поездка за границу. Из Советского Союза отец привез Камену набор деталей для транзисторного приемника и маленький электрический паяльник.
Сейчас, на кухне, Камен припаивал что-то в транзисторном приемнике, а дедушка, три года назад после сорокалетней службы на почте вышедший на пенсию, помешивал на плите крем.
— Тройку-то получил по заслугам? — спросил он внука.
— Ничего толком не смог ответить, — признался Камен.
— Ну, раз не ответил, хорошо, — заключил дедушка. — Подмени меня ненадолго, пойду к Дончо, сыграю в нарды.
Камен закрыл корпус приемника и взял у дедушки деревянную ложку: ему частенько приходилось готовить крем.
Дедушка надел ботинки и присел на стул, чтобы их зашнуровать.