**
В свободные минуты фельдфебель любил поболтать с папой. Папа не может сказать – не помнит, – хорошие ли были у того отношения с бабушкой и дедушкой, но между папой и этим немцем тоже было нечто, вроде дружбы. Запомнилось папе, как фельдфебель устраивал соревнования по стрельбе: ставил в углу двора какие-то чурки и стрелял по ним из пистолета. Потом давал пистолет папе. Пистолет был тяжёлым, и папа в первый раз резонно заметил фельфебелю, что, мол, оружие тяжело для мальчишки, условия неравны. Тот согласился и предложил папе стрелять с более близкого расстояния. Соревнования, причем, на какие-то призы, – то ли яблоки, то ли шоколадки, – немец проводил чуть ли не каждый день, приглашая и других мальчишек.
И опять царила какая-то чуть ли не идиллическая обстановка: и те, и другие, уставшие от войны, пытались, наверно, забыться, пытались наладить отношения там, где наладить их было невозможно – всё же с одной стороны стояли жители оккупированной страны, а с другой, оккупанты. Можно было на время забыть, что никто из них напрямую в войне виноват не был, а выполнял то, что приказывалось сверху, но, наверно, никому, ни тем, ни другим, не удавалось окончательно и полностью выбить из памяти, что идёт война, а перед тобой всё же представитель противной стороны, как бы ни был он приятен лично.
Однажды ночью папа проснулся от грохота. Бабка и дед резво его и Нину ухватили, и все бросились в погреб – отсиживаться. Грохот продолжался долго (или так папе показалось). Сначала решили, что город бомбят наши. Было очень страшно, но и радостно, потому что впервые наши самолеты бомбили врага в родном городе, впервые папа сам ощущал, как по немцам наносят удары. Всякая личная дружба совершенно не воспринималась, как смягчающее обстоятельство в пользу врага. Личные чувства никак не мешали радоваться ударам своей авиации.
Утром же оказалось, что бомбежки не было, а грохот стоял от стрельбы зенитных орудий. Но те, конечно, стреляли именно по высоко пролетавшим самолётам.
Теперь стрельба открывалась каждую ночь. Семья укладываться на сон стала в погребе. И каждую ночь все просыпались от грохота. К стрельбе привыкли, опасности уже не чувствовали, так как пушки стреляли не вертикально вверх, то было безопасно, в отличие от окружающих районов города, куда кучно сыпались осколки от зенитных снарядов, разбивая и зажигая крыши домов и калеча людей. (Хотя, что было бы, если бы самолёты стали бомбить батерею, лучше не думать).
После первой ночи, через несколько дней стрельбы немцы сбили самолет. Папа запомнил, как впервые к грохоту пушек вдруг добавился жуткий гром с неба, который даже перекрыл звук орудийных залпов. А утром немцы радовались. То ли похвастались, то ли жители сами поняли, этого папа не помнит, что высоко летящий бомбардировщик был поражен прямо в бомбовый отсек и бомбы сдетонировали. От самолета не осталось даже обломков. Точнее, такие мелкие обломки, что их никто не отличал от осколков снарядов.
Днём приехали немецкие гражданские и что-то долго с батарейцами обсуждали. Потом полезли смотреть какое-то странное сооружение, что днем всегда было закрыто брезентом. Его впервые вскрыли, под ним оказалась большая прямоугольная решетка. Папа ничего не понял, но решетку запомнил.
Теперь нет сомнений в том, что батарея стреляла по целеуказаниям радара – один из первых опытов подобного использования зенитной артиллерии приходится как раз на 43-й год, это известно (не путать с обнаружением самолетов на дальних дистанциях, где радар стал применяться ещё с 41 года).
История сбитого бомбардировщика
Еще через неделю или две эта же батарея сбила ещё один самолёт. На этот раз, тот упал почти целым. На поле за городом, но совсем недалеко. Ещё утром новость стала известна, и мальчишки бросились к месту его падения.
Самолёт оказался огромным. Он лежал на брюхе, с переломанными и погнутыми винтами. На бортах были нарисованы огромные белые звёзды и полосы. Папа удивился цвету, так как ожидал увидеть красные звёзды, а не белые.
Возле самолёта лежали в ряд восемь тел мёртвых лётчиков. Немцы уже здесь побывали и похозяйничали. Они вытащили наружу мертвецов, забрали документы, оружие, что-то ещё, после чего уехали.
Первые добежавшие мальчишки всё это видели, рассказали, что никаких раненых летчиков не было – все погибли. Папа обходил огромную машину и никак не мог сообразить, что же на ней написано. Буквы были немецкие, и он сначала не мог понять, что это, немцы своего сбили, что ли? Тогда почему бросили убитых пилотов?