Но командир оказался замечательным человеком, дед пришел домой и провел с семьёй несколько часов, уйдя уже когда стемнело – папа запомнил, что ночевать дед не оставался, – увольнительную дали на несколько часов.
Удивило домодчадцев то, что отец неожиданно служил в пехоте. За обедом выпил самогону, хотя в семье, как сказано выше, пили очень мало. И мой папа запомнил сокрушенный рассказ своего отца о том, как тот стал пехотинцем: буквально за день до начала войны все танки полка (насколько понимаю, если это был танковый полк, то речь о пятидесяти с лишним танков) были выведены из боксов (танковых гаражей), расположенных в нескольких часах хода от границы. После этого они своим ходом дошли до самой пограничной реки (видимо, Буг?). Еще в боксах было приказано все снаряды из танков убрать и оставить их на складе, а горючего залить только на те полсотни километров, которые отделяли предыдущее расположение полка от границы. Таким образом, к границе машины подошли безоружные и без горючего.
На границе остановились, укрытые от немецкой (точнее, польской) стороны только прибрежными кустами, холмиками и плетнями. Простояли день или два. Ели только сухой паек, а кухня не подошла. Красноармейцам было обещано, что к понедельнику двадцать третьего июня подвезут горячую еду, а на двадцать второе, хотя и был выходной, намечено было начать строить то ли землянки, то ли шалаши для размещения солдат.
Дед горячился, бил кулаком по столу, рассказывая, что все это сделано было, конечно же, вредителями, потому же, кто ж это за день до начала войны все горючее из танков сливает, все снаряды вынимает, из укрытий те танки выводит и пододвигает к самой границе, чтобы даже средняя артиллерия легко их накрыла первыми же залпами. А папа запомнил, как командиры и политруки, по словам деда, обещали, что простоят красноармейцы в чистом поле от силы две недели, поэтому и танкам было приказано провести техническое обслуживание, и бойцам определены какие-то нормативы на две недели, а что будет дальше, никто не знал…
Поэтому и горючим машины не заправили, чтобы можно было разобрать двигатель…
Дед был уверен, что все это вранье было, и весь двухнедельный план подготовки, учебы, техобслуживания был придуман, дабы не вызывать вопросы у бойцов – почему это технику разоружили и к границе подвели на расстрел? Дед не сомневался в том, что наверху где-то остались недобитые ранее шпионы, которые всю эту катавасию и затеяли.
Сегодня легко найти другие объяснения всем этим странным маневрам, которые должны были завершиться новым этапом не позднее 6 июля 1941 года (кстати такого эпизода, как рассказанный дедом, у Виктора Суворова нет, хотя нечто похожее встречается). Как бы то ни было, танки стояли безоружные, без топлива, собирались проходить ТО (техническое обслуживание) прямо на границе и были расстреляны первыми же залпами немецкой артиллерии.
С того дня мой дед остался без танка, стал пехотинцем и отступал на юг Украины, на Донбасс, где случайно прошел через родной город. Каким образом его часть не попала в окружение, папа никогда не узнал. Позже дед пропал без вести в сорок третьем году в проигранном Красной Армией сражении под Харьковом.
**
Осенью сорок первого года люди стали запасать еду на зиму. Кроме продуктов, выращиваемых на огородах и в садах, все горожане отправлялись за зерном в близлежащие деревни. Чем дальше от города, тем зерно было дешевле, но и добираться было гораздо опасней из-за мародёров и бандитов, особенно на обратном пути.
Папины дед (мой прадед, конечно), бабушка (моя прабабушка), сестра и сам папа – все ходили в деревню по очереди или вместе. К вылазкам часто присоединялись соседи. Те, кто работал на заводах или в военных учреждениях, конечно, не могли уходить надолго, если вообще могли, поэтому основная тяжесть по добыче припасов на зиму лежала именно на детях и стариках.
Но однажды в деревню за хлебом отправилась папина мама (моя бабушка). Почему именно она, и как ей позволили отлучиться из больницы, где она работала санитаркой, папа никогда не интересовался. Мама предупредила, что уходит на несколько дней. Кажется, она хотелся договориться с какими-то знакомыми о возможной эвакуации семьи в деревню, если в городе станет совсем невмоготу.
Однако она не вернулась и через неделю, а вместо нее кто-то принес записку, где мама сообщала, что ее остановили патрульные, которые, прочитав в документах, что она работает в больнице, немедленно направили ее в местный госпиталь, а там ее объявили мобилизованной и запретили покидать работу под угрозой расстрела. Одновременно немцы в очередной раз прорвали фронт, госпиталь стал отходить куда-то в глубь страны, и мама еле-еле успела передать послание со знакомым, которому позволили вернуться в город, что добраться до своих не может. О человеке, с которым записка дошла до семьи, папа тоже не помнит, но все ему, конечно, были очень благодарны. Он даже какие-то свёртки принёс, очевидно, переданные мамой. Честным человеком оказался.