Я же в течение этих неприятных минут сидел в небольшой яме, наглухо придавленный кузовом мастерской, слушал крики и стоны моих товарищей и тихо ждал своей очереди. В эту яму меня направила неведомая сила в тот момент, когда машина только начала переворачиваться, а я с подножки отскакивал подальше от опасности.
Прыгнув в темноту, я проскользил по крутым откосам счастливой для меня ямы и оказался плотно прикрытым кузовом. Винтовка, с которой в то время я не расставался, была сломана, а её погнутый ствол упирался в обшивку кузова. Я был невредим и терпеливо ждал. Один из танков натянул трос и аккуратно поставил ПАРМ на все четыре колеса. Я вылез из ямы, присоединился к другим здоровым товарищам, и мы пошли к самолётам по грязной, избитой танками дороге.
На следующий день обещанный командованием самолёт ТБ-3 за нами так и не прилетел. Кажется, он был сбит ещё на «большой земле». Тогда была дана команда: добираться до станицы Абинская своими средствами и силами. Силы у нас ещё были, но средств не было.
Немцы приближались. 1 ноября был взят Симферополь, 3 ноября – Феодосия, 4 ноября бои начались на ак-монайских позициях. Войска, оборонявшие Крым, были измотаны непрерывными боями, не пополнялись резервами, управление войсками было нарушено. Ко всему прочему моральный дух 51-й армии был настолько низок, что местные красноармейцы были готовы разойтись по своим домам. Некоторые так и делали.
Мы, трое авиационных механиков, готовились к отступлению: собрали и сожгли все чемоданы и парашютные сумки, в которых находились личные вещи погибших лётчиков и техников; подобрали по вкусу новое обмундирование (я почему-то заменил тёплый хороший комбинезон на демисезонный); прихватили с собой бортпайки и небольшой бочонок с коньяком, который нашли среди вещей погибших лётчиков. Коньяк был отличным, и мы даже решили его сохранить до первой большой победы. Однако обстановка на пути в Керчь была настолько сложной, что нам пришлось его обменять на места в грузовой автомашине ГАЗ. Этот бочонок позволил нам достаточно быстро добраться до Керчи.
6 ноября 1941 года мы проснулись в небольшом опрятном домике местного жителя, который нас довёз до Керчи на автомашине без покрышек. Утро было тихое и приятное. Хозяин был доволен отсутствием стрельбы и перспективой остаться в своём доме, воображая, что война для него закончилась. Мы же немецкой пропаганде не поддались и неспешно двинулись к переправе. Оказалось, что переправы, как мы её представляли, в виде постоянно курсирующих паромов или больших барж, не было. Были маленькие катера, маленькие баржи, которые как-то и кем-то загружались, отплывали от берега и попадали под атаки немецких самолётов. Только за редким исключением некоторые из них благополучно доплывали до узкой песчаной косы с названием Чушка или до нашего берега. Хотя на обоих берегах стояли зенитные батареи, но их огонь не причинял особых неприятностей немецкой авиации. А наши истребители, в основном это были самолёты И-153, были не способны эффективно прикрыть переправу от самолётов противника.
Вдоволь насмотревшись на условия переправы и убедившись, что попасть на передовую значительно проще, чем на противоположный берег, мы отправились в сторону от порта, ближе к горе Митридат. Здесь нам повезло. Появились тучи, начался мелкий дождик, море накрыл туман. Немецкие самолёты больше не летали. Мы сидели на берегу и соображали, что нам делать дальше. Неожиданно прямо перед нами появился катер с блестящей медной трубой и военно-морским флагом. С катера сошли двое в телогрейках, а мы попросили моряков переправить «авиацию» на «большую землю».
Нас пригласили на катер, и он, стуча дизелем, не спеша отошёл от берега. В маленькой каюте нас угостили чаем, сухарями, галетами и сахаром. Высадились на пустынном берегу в густом тумане при сильном дожде. Приморскую Тамань нашли по лаю собак. Приветливая хозяйка дома, у которой мы попросились переночевать, поджарила колбасу с яйцами, достала из погреба молока и поставила на стол молодое вино. От вина и плохого настроения меня так сильно развезло, что это событие запомнилось на всю жизнь.
Расставание с Крымом было хотя и временным, но трагичным как из-за больших потерь, так и из-за той фатальной неорганизованности и неразберихи, которые будут преследовать меня до ноября 1942 года.