— Если они поднимут шум, то чья… — начал было барон Высокого Хребта, рефлекторно сваливая вину на собеседника.
Вспышка гнева в глазах Яначека красноречиво показала, что Первый Лорд прекрасно знает всё, что собирается сказать барон, и тот сменил тему.
— Поднимут так поднимут, — сказал он. — Тут мы все равно ничего поделать не можем, Эдвард. К тому же внутриполитическая ситуация сейчас такая… запутанная, что трудно предугадать, чем обернется весь этот шум.
И снова Яначек скрепя сердце согласился. Официальное решение правительства удовлетворить просьбу миров Скопления Талботта о присоединении к Звездному Королевству — разумеется, после одобрения этого решения парламентом — вызвало огромный положительный резонанс. С другой стороны, ухудшение дипломатических отношений с Республикой Хевен породило почти столь же мощную негативную волну, погоняемую вдобавок рискованным положением, в каком оказался флот. Но значительная часть населения не понимала, чью точку зрения о боеготовности флота надо принять: правительства или оппозиции. Недовольство части общества удалось приглушить несколько запоздалым возобновлением строительства законсервированных СД(п). Кроме того, ряд правительственных проектов по-прежнему пользовался популярностью у тех, кто извлекал из них прямую выгоду… а следовательно, сторонники Высокого Хребта не были заинтересованы в переориентировании фондов на военное строительство. И, наконец, последние сообщения о стычках с андерманцами в пространстве Силезии переключили внимание общественности на драгоценную «Саламандру» с её реноме непобедимой воительницы… и подогрели страсти у тех, кто был обеспокоен разваливающимися межзвездными отношениями Звездного Королевства.
По мнению Яначека, положение спасало в основном то, что, с точки зрения рядового избирателя, Конфедерация не являлась приоритетной сферой интересов Звездного Королевства. Разумеется, люди негодовали по поводу «оскорбления», нанесенного империей Звездному Королевству, и возмущались гибелью мантикорских граждан. Но они знали, что андерманцы и сами понесли потери, а непомерно раздутая популярность Харрингтон в данном случае играла на руку правительству. Обывателю внушали, что сил у неё достаточно, и уж она-то непременно даст андерманцам отпор. Яначек, вынужденный приводить последний аргумент, злился до посинения, но знал, что это правда. Как это ни противно, он должен быть ей благодарен.
— Каковы результаты последних опросов? — поинтересовался он.
— Хорошего мало, — признался Высокий Хребет более откровенно, чем признался бы кому-нибудь другому, — Сложившаяся тенденция явно не в нашу пользу. По некоторым вопросам мы ещё располагаем широкой поддержкой, но возрастающая тревога по поводу воинственности Республики выбивает у нас почву из-под ног. Не добавляет нам популярности и тот факт, что в последнее время королева свела контакты с правительством практически к нулю. Ну и наконец, говоря начистоту, по нашей популярности рикошетом ударила кампания, развязанная против Харрингтон и Белой Гавани. Это особенно чувствуется сейчас: по мнению подавляющего большинства респондентов, только она, если это вообще возможно, способна удержать ситуацию в Силезии под контролем. — Он пожал плечами. — Если нам удастся сохранить единство кабинета и пережить республиканский шторм — избежав, разумеется, одновременного развязывания войны в Силезии, — мы, возможно, удержимся у власти. К сожалению, удастся ли нам при этом завершить наши внутренние программы — это другой вопрос.
У Яначека словно морозом обожгло кожу. Премьер-министр впервые говорил с таким откровенным пессимизмом. Нет, не просто с пессимизмом. Такие моменты случались и раньше. Сейчас Яначек впервые услышал в голосе барона обреченность. Как будто он уже ожидает прихода катастрофы.
— Вы думаете, что кабинет не сможет сохранить единство? — мрачно спросил Первый Лорд.
— Трудно сказать, — признался Высокий Хребет. — Без надлежащих… рычагов воздействия МакИнтош вполне может стать неуправляемым, а с графиней Нового Киева уже сейчас очень тяжело. Хуже того, эта чокнутая Монтень неуклонно подрывает авторитет Марицы как лидера партии, обвиняя её в «продажности» нашему кабинету. Для того чтобы избежать провала на собственной партийной конференции, Марица может решить выйти из правительства по каким-нибудь тщательно сформулированным «принципиальным соображениям». Если так она и сделает, она практически «отречется» от нас… а потеряв либералов, мы полностью потеряем Палату Общин, да и наше большинство в Палате Лордов станет уже не столь очевидным. И если только либералы не присоединятся к центристам — что представляется мне маловероятным, даже если Марица резко отмежуется от нас, — очевидным большинством в верхней палате не будет располагать никто. Какие договоренности о разделе властных полномочий придется вырабатывать, я сейчас сказать не берусь.
Несколько секунд Первый Лорд и премьер-министр молча смотрели друг на друга. Яначеку очень хотелось задать один вопрос, но он не мог решиться. Он хотел спросить, можно ли сделать так, чтобы эти «соглашения о разделе властных полномочий» содержали гарантии того, что никто из них не подвергнется преследованию. К сожалению, он понимал, что такой вопрос, хотя и самый животрепещущий, не из тех, какие можно задать премьер-министру Звездного Королевства Мантикора даже наедине.
— Следует ли мне понимать сказанное так, что мы не заявим Грейсону официальный протест в связи с действиями МакДоннелла? — спросил он вместо этого.
— Именно, — ответил Высокий Хребет. Кажется, он был почти благодарен ему за смену темы. — Но это не значит, что мы не выразим Протектору Бенджамину недоумение по поводу способа, каким адмирал МакДоннелл осуществил свое предусмотренное договором право. Адмирал Стоукс верно указывал на то, что существуют принятые цивилизованные формы, согласно которым организуют такой переход, не создавая сумятицы в нормальной работе Узла. Но, боюсь, в сложившихся обстоятельствах ничего большего мы сделать не сможем.
— Дрянь какая, — проворчал Яначек. — И мне после всего этого еще приходится быть вежливым с этим их драгоценным гранд-адмиралом Мэтьюсом. Но если у нас нет выбора, значит, выбора нет.
— Если нам удастся удержаться у власти, мы со временем, возможно, устроим так, чтобы все, кто заслужил, ощутили на себе наше неудовольствие, — сказал ему Высокий Хребет. — Но по правде, Эдвард, даже это маловероятно. Боюсь, это одно из тех оскорблений, которые приходится проглатывать во имя политической необходимости. Могу обещать одно, — мрачно заверил премьер-министр Первого Лорда, — я его не забуду.
Государственный секретарь Арнольд Джанкола сидел в своем кабинете и угрюмо смотрел на хронометр. Оставалось девять часов. Всего девять часов.
Он сидел неподвижно, закрыв глаза и откинувшись в удобном кресле, но за этой неподвижностью скрывалась буря эмоций.
На такой оборот он не рассчитывал. Он признавался себе в этом, хотя ему и нелегко было смириться с крушением всех планов. Он до сих пор пребывал в убеждении, что манти он просчитал правильно; катастрофически недооцененной оказалась Элоиза Причарт. Она и её власть над Томасом Тейсманом. А возможно, он ошибался и здесь. Ему всегда казалось, что, если даже ей самой хватит духу задуматься о военном решении мантикорской проблемы, склонить к этому Тейсмана, который даже обнародование результатов программы «Болтхол» считал недопустимым, она не сумеет. Но не исключено, что военному министру и самому достало мужества прийти к мысли о возобновлении боевых действий, а он, Джанкола, введенный в заблуждение настойчивым нежеланием адмирала преждевременно объявлять о создании нового флота, просто не понял сути дела.
В чем бы ни состояла ошибка Джанколы, исправлять её было слишком поздно. Даже если бы он сию секунду связался с президентом, покаялся в содеянном и показал ей оригиналы дипломатических нот манти, всё равно было бы слишком поздно. Корабли пришли в движение, и никто в системе Хевена не в силах был вовремя отозвать их, чтобы предотвратить «Удар молнии».