— Локус и вектор? — спросил МакДоннелл.
— Переход произведен точно на гипергранице, идут кратчайшим курсом на Сан-Мартин, — немедленно доложил коммандер Дэвид Клэрдон, начальник штаба.
— Есть признаки, что кто-то направляется к терминалу? — поторопил адмирал.
— В данный момент нет, сэр, — осторожно ответил Клэрдон.
МакДоннелл слегка улыбнулся, ибо все на мостике отчетливо расслышали в этом ответе не произнесенное вслух слово “ещё”. Ещё нет.
Адмирал вновь повернулся к главной голосфере, в которой уже появились мерцающие световые обозначения следов гиперперехода бандитов. Насчет местоположения и курса Клэрдон не ошибся. Равно как и Татнолл — их действительно было “очень много”.
— Сэр, по оценке БИЦ у них больше восьмидесяти кораблей стены, — несколько мгновений спустя объявил Татнолл, словно не веря этим цифрам. — Хм, они говорят, что это минимальная оценка, — добавил он.
МакДоннелл услышал, как кто-то пробормотал: “Боже испытующий!” И понял, что этот кто-то довольно точно выразил его собственные чувства.
Определить, сколько из совершивших переход супердредноутов были СД(п), а сколько более старыми кораблями, было невозможно. На месте Томаса Тейсмана он постарался бы пустить в дело как можно больше первых и как можно меньше вторых. Но в любом случае хевы атаковали Звезду Тревора вдвое более мощными силами, чем предполагалось. И поступить, судя по всему, они намеревались именно так, как, по словам Белой Гавани, поступил бы на их месте он.
Но МакДоннелл не мог быть в этом уверен и мысленно с бешеной скоростью перебирал возможные варианты. Ему показалось, он лет десять стоял, не отрываясь от голосферы, но когда он снова посмотрел на часы, то увидел, что прошло менее девяноста секунд.
— “Альфа-Один”, Дэвид, — спокойно сказал он начальнику штаба.
Клэрдон на мгновение взглянул на него, затем отрывисто кивнул.
— Есть “Альфа-Один”, сэр, — ответил он и направился к своей секции, чтобы отдать необходимые распоряжения.
МакДоннелл повернулся к Белой Гавани.
— По-моему, милорд, они делают именно то, что, по вашим словам, сделали бы вы, — с невеселой улыбкой сказал МакДоннелл мантикорцу. — Возможно, конечно, что половина этих кораблей — не более чем электронные фантомы, и все это одна большая уловка, при помощи которой они хотят оттянуть от терминала пикет, не зная, что он находится здесь.
— Это кажется маловероятным, — согласился граф, улыбнувшись в свою очередь, но чуть теплее. — Сомневаюсь, чтобы они имели глупость повторить свой маневр при Василиске. Они знают, что здешние орбитальные форты находятся в полной боеготовности. Захватить терминал они все же могли бы — силы, которые, видимо, направляются к Сан-Мартину, вполне способны подавить все здешние форты. Но мне трудно поверить, чтобы даже Томас Тейсман и Шэннон Форейкер могли выделить достаточное количество кораблей, чтобы ударить по Звезде Тревора двумя оперативными соединениями такого размера. Особенно, если герцогиня Харрингтон права и часть их сил отправилась в Силезию. А если они все же могут напасть на Силезию и при этом направить к Звезде Тревора сто шестьдесят кораблей стены, нам пора формулировать условия нашей капитуляции!
Адмирал Хиггинс, похожий на изъеденное кислотой железное изваяние, стоял на флагманском мостике корабля её величества “Неукротимый” и следил за тем, как остатки его оперативного соединения уходят к гипергранице Грендельсбейна. Никто не заговаривал с ним. Никто к нему не подходил. Вокруг него был очерчен невидимый рубеж, незримый круг боли и ненависти к себе, который никто не осмеливался преступить.
Рассудком он не хуже всех прочих на мостике понимал, что случившееся было не его виной, ибо с такими силами брошенную против него хевами армаду не смог бы остановить никто. Это, разумеется, не гарантировало, что он не станет козлом отпущения — особенно в Адмиралтействе Яначека, — но у него, по крайней мере, хватило здравого смысла и мужества не посылать больше на гибель вверенные ему корабли и людей.
Но в данный момент все эти соображения не утешали.
Взгляд его был устремлен не на тактический или маневровый, а на визуальный дисплей. Он неотрывно смотрел на огромную космическую верфь, большая часть сооружений которой уже осталась за кормой, и глаза его были холодны и пусты, как сам космос.
Потом адмирал стиснул зубы, и в этих пустых глазах сверкнула боль: позади его кораблей полыхнуло первое маленькое нестерпимо яркое солнце. Потом ещё одно. Ещё, и ещё, и ещё... пламя приливной волной прокатилось через растянувшуюся на много километров космическую базу, которую Мантикора почти два десятилетия строила с нуля.
На таком расстоянии безмолвные огоньки выглядели крошечными и безобидными, но мысленным взором Хиггинс прекрасно видел, каковы они на самом деле. Он видел, как огонь старомодных ядерных боеголовок — его собственных, а не противника, — словно лесной пожар, пожирает сборочные цеха, орбитальные плавильни, ремонтные доки, пакгаузы, огромный водородный резервуар, сенсорные платформы, антенны и ультрасовременный командный пункт системы. И корабли. Горстка судов на ремонтных стапелях. Те, что имели несчастье именно этот момент неподвижно застыть на стапелях, потому что им требовался какой-то мелкий ремонт или переоснащение. А ещё — что хуже, гораздо хуже! — великолепные новые корабли. Двадцать семь СД(п) класса “Медуза”, девятнадцать НЛАКов и не менее сорока шести новых супердредноутов класса “Инвиктус”. Девяносто два тяжелых корабля — почти шестьсот семьдесят миллионов тонн металла в новейших конструкциях. Не просто корабли — целый флот самых современных моделей, беспомощно лежавших на площадках сборочных цехов или полусобранных, висящих, словно в коконах, на стапелях и на монтажных стендах. Пятьдесят три корабля более легких классов, строившиеся на той же верфи, уже не имели значения, но Хиггинс и их не мог спасти от всепожирающего пламени, так же как не мог спасти супердредноуты.