За пригорком прыгала ружейная пальба... Поручик Ауэ бродил по перрону. Скучал.
- В бой, так в бой!.. Нечего!..
Прапорщик Морозов крутил папиросу за папиросой. Скучал тоже... Я вышел с ним на вокзал, где, составив винтовки, расположилась 5-я рота.
- Забавно, ребята!..- рассказывал Синюхаев собравшимся вокруг него солдатам.- Штаб она, понимаете, ищет... Какой тебе, старая, штаб?.. А она: главный!.. Да по делу какому? За часами я, служивые!.. Забавно! - Он засмеялся и, сняв малиновую дроздовскую фуражку, стал о колени стряхивать с нее пыль.
- Идемте, ребята! Сейчас старуха к батальонному пошла. У батальонного часы требовать хочет. Давай часы, и никаких гвоздей! К генералам, говорит, пойду! К главным.
- Что? Ну, конечно спятила!..
- И никто не знает, какие часы, да откуда...
- Олимпиада Ивановна! - узнали мы, но пойти к ней не успели.
- В ружье!
Вдоль красных от вечернего солнца рельсов шли роты. Впереди рот вырастал бугорок. Две березки на нем обрисовывались все яснее и яснее...
- Ре-же! - командовал поручик Ауэ...
Разбив красных за Белопольем, дроздовцы пошли на северо-восток - к станции Кореново. Дроздовская бригада уже развернулась в Дроздовскую дивизию, причем 2-й офицерский полк был переименован в 1-й стрелковый имени генерала Дроздовского, а 4-й - во 2-й. Команду над вновь сформированным 3-м полком принял полковник Манштейн,- "безрукий черт",- в храбрости своей мало отличавшийся от Туркула. Он не отличался от него и жестокостью, о которой, впрочем, заговорили еще задолго до неудач. Так, однажды, зайдя с отрядом из нескольких человек в тыл красных под Ворожбой, сам, своею же единственной рукой, он отвинтил рельсы, остановив таким образом несколько отступающих красных эшелонов. Среди взятого в плен красного комсостава был и полковник старой службы.
- Ах, ты, твою мать!.. Дослужился, твою мать!..- повторял полковник Манштеин, ввинчивая ствол нагана в плотно сжатые зубы пленного.- Военспецом называешься! А ну, глотай!
* * *
Перейдя около Кореново линию железной дороги, 1-й Дроздовский полк вновь встретил упорное сопротивление красных, которые бросили в бой матросские части. В первый раз за время моей службы в полку дроздовцам пришлось окопаться.
...Всплыло утро. Над узкой, как Стоход, Снакостью клубился туман. Мы только что отбили третью за ночь атаку матросов. У меня вышел табак, и, пользуясь затишьем, я заполз в окопчик прапорщика Морозова.
- Что ты скажешь? - спросил я, слюнявя цигарку.
- Хорошо дерутся...
- Нет, я не о том!.. Я о Манштейне... Но Морозов не успел ответить. К окопчику подползал рядовой 1-го взвода Степун.
- Господин прапорщик, прикурить разрешите? Прапорщик Морозов протянул ему огонек.
- Разрешите, господин прапорщик, спросить?..
- Что, брат?
- Разрешите узнать, правда ли, что Козлов уже казаками занят?
- Да, взят... Генералом Мамонтовым. Степун вздохнул.
- Что это ты? А?
- Моя деревня под Козловом будет...
- Ну?
- Да вот боюсь я, как бы не грабили они,- казаки-то наши...
Вдоль окопчиков полз Филатов. Раздавал патроны.
- Меньше, братва, стреляй. Бери в плен, Манштейну товар доставляй...
Туман за окопами редел.
* * *
Над Снакостью - перед окопами - туман рассеялся только в полдень.
Опять - густо, цепь за цепью,- наступали матросы. Без перебежек, не ложась, шли они по открытой, плоской равнине. Нами был пристрелян каждый кустик, и ближе как на шестьсот шагов матросы подойти не могли. Но редела и наша окопавшаяся цепь.
Наблюдая за стрельбой своего взвода, я приподнялся из-за окопчика.
- Свечников, головы не прятать! - закричал я, заметив, что Свечников стреляет не целясь, уйдя с головою за бруствер и журавлем колодца выставив вверх винтовку.
- Свечников! Свечнико-ов!
Но Свечников еще глубже ушел под бруствер.
"Ну, я его!" Я вскочил и пошел к его окопчику.
- Ложись, ложись! - закричал мне прапорщик Морозов.
Но было уже поздно. Меня подбросило и с новой силой ударило о землю. Кажется, я вскрикнул.
Минуту я пролежал тихо, следя, как из правой ноги густым потоком струилась боль. Портянка в сапоге намокала. "Надо встать. Добьет..." Но встать я не мог - раненая нога вновь тянула к земле.
- ...А ну, здоровой подсобите... Так!.. Здоровой ногой!..
Нартов волочил меня в кустарник... За кустарником поднял и, обняв за плечи, повел на перевязочный пункт.
Над бузиной около дороги метались воробьи. Тощая собака в канаве трепала какой-то длинный окровавленный бинт. С заборов сползало солнце.
Я прыгал на одной ноге, правым плечом навалившись на левое Нартова.
* * *
- Не страшно, господин прапорщик! - сказал фельдшер, наскоро сделав мне перевязку.- Ранение междукостное... Ну, трогай! - Он положил мне под голову мой надвое распоротый сапог и махнул рукой, подзывая следующую, еще не нагруженную подводу. Наша тронулась.