- Последний из могикан офицерской касты! Выживет ли?.. А жаль!
Я обернулся. За мной стоял поручик Злобин, тоже легко раненный.
- Тяни, тяни,- вытянешь! - кричал унтер-офицер, раскачивая над нами акацию.
А вдоль ограды выстраивались носилки...
Недели через три-четыре, проведенные мною при хозяйственной части (у меня всего-навсего была пробита осколком губа, и в тыл меня не отправили), я вновь возвращался в роту.
Полк стоял в Верхнем Токмаке.
- Господин поручик! - окликнул меня на улице Галицкий.- Возвращаетесь?
...Пустыми гильзами из-под патронов на улице играли ребятишки. Бродила одинокая свинья, тонконогая и худая.
- Да ничего, господин поручик! Перемен как будто и не было никаких. Господин капитан опять роту приняли.
- Слушай, а как подпоручик Морозов? - перебил я Галицкого.
- А господин подпоручик Морозов уже в офицерской роте. Так точно, господин поручик, господин капитан его отправили... А вот по какой причине, господин поручик. Из-за пленных все это вышло. Господин капитан всех пленных расстреливали... И коммунистов, и мобилизованных, и всех, господин поручик. Тогда господин подпоручик Морозов своих, значит, пленных,- они также в тот день четырех под оврагом подобрали,- господину ротному командиру седьмой роты передали. А потом что было, неизвестно нам, а только господин подпоручик Морозов ушли...
Мы уже подходили к халупе штабс-капитана Карнаоппулло.
"Ну,- думал я,- не веселая начнется служба!.."
На усах штабс-капитана болталась лапша. Молочный суп капал на китель.
- Идите в офицерскую роту!
Штабс-капитан поднял над тарелкой усы и деревянною ложкою подобрал с них лапшу.
- На втором взводе стоит поручик Ветошников, и я нахожу, что частая смена командного состава неблагоприятно влияет на боеспособность роты.
Я повернулся и, вскинув винтовку на ремень, быстро вышел из хаты.
- ...Ну и черт с ними! - вечером, уже в офицерской роте, говорил мне подпоручик Морозов.- В конце концов не все ли равно, где подыхать придется?! - Он замолчал.
Молчал и я.
- Чего молчишь? - вдруг спросил он.- Неужели обижен? Да черт с ними!.. Поручики Басов и Ауэ были в роте последними. Остались мерзавцы,- ну и черт с ними!.. Кстати, теперь, когда убиты и Скворцов, и Науменко... Не его ль это рук дело?.. Эта четвертая пуля?.. Помнишь?.. Впрочем, и так уж уголовщины много! Новую еще раскапывать!.. Идем!
Мы встали и пошли вдоль низких заборов, над которыми мирно дремали запыленные кусты.
...А Аду Борисовну я видел еще раз. Это было в Александровске. Она промчалась на автомобиле, окруженная штабными офицерами-кубанцами.
ГЕЙДЕЛЬБЕРГ - ВАСИЛЬЕВКА
За колонией Гейдельберг шел бой. Далеко по полю ползали цепи наших солдатских рот. Бой затягивался. К полдню подошла, очевидно, и артиллерия красных,- над стрелковыми цепями поднялась черная пыль. Ветер гнал эту пыль назад на колонию, а нам казалось - пыль только отрывается от земли и неподвижно висит над нею, а сквозь нее, вперед на красных, бегут низкие кусты, тоже, как казалось нам, оторвавшиеся от сбегающих к полю садов колонии.
Офицерская рота, которую генерал Туркул берег и бросал в бой только в крайних случаях, стояла повзводно во дворах.
Взводный 1-го взвода, поручик Пестряков, лежал в тени под забором и курил махорку. Перед ним, на ведре, опрокинутом дном кверху, сидел поручик Ягал-Богдановский, высокий, стройный офицер, в белой, всегда чистой гимнастерке, перехваченной серебряным кубанским пояском.
- Ясное дело, десант Улагая провалился! - лениво доказывал поручик Пестряков, в поисках тени неуклюже ворочая свое почти четырехугольное тело.- Но неужели, скажите, ни генерал Бабиев, ни Казанович, ни Шифнер-Маркевич, ни сам, черт его дери, Улагай, не учли обстановки?.. Зарваться чуть ли не до Екатеринодара и дать красным сгруппироваться у себя же в Тимошевском районе! Ведь это юнкеру под стать, а не генералам!..
И, выставив локти вперед, он, точно тюлень, пополз вдоль забора. Найдя не тронутый солнцем уголок, вновь грузно опустился на бок. Зевнул.
Его сходство с тюленем подчеркивали еще и усы, рыжие и длинные, свисающие через рот к подбородку.
- Нет, поручик, Кубань нашей не будет!..- продолжал он.- Не будет нашим и Дон!.. Казачий период войны окончен.. Теперь у нас осталась одна надежда - на Украину, Махно и Володина...
- Простите, поручик, но я не понимаю вас!.. Поручик Ягал-Богдановский продвинул ведро к забору и вставил в тонкий, яхонтовый мундштучок новую папиросу.
- По-моему, чем дальше бы генерал Врангель держался от этой своры, простите за выражение, тем лучше было бы для нашего дела Партизанщина! Подумаешь, какая помощь! . Помочь нам может теперь одна только Польша. Если польская армия двинется на Киев... а она непременно двинется!.. Ведь не для того же признала нас Франция, чтоб оставаться и в дальнейшем при своем сочувственном нейтралитете!. По всем данным,- на это намекал и Мильеран,Франция возьмет в свои руки единое командование, и тогда обе армии, и наша и польская...
Я отвернулся и пошел в сторону.
В другом конце двора на свежевыструганных балках сидели поручики Кечупрак, Аксаев, подпоручик Тяглов и мичман Дегтярев, за что-то дисциплинарным порядком высланный к нам из флота. Они вполголоса беседовали. В стороне от них стоял поручик Горбик, совсем еще молодой, синеглазый офицер с русыми кудрями, непокорно выбивающимися из-под фуражки. Поручик Горбик чистил винтовку. Щеки его были по-детски вздуты; он сопел, старательно водя по каналу ствола шомполом - то вверх, то опять вниз... На крыльце, растопырив ноги в драных сапогах, сидел подпоручик Морозов. Как когда-то вольноопределяющийся Ладин, подпоручик Морозов почти перестал разговаривать. Борода его разрослась в стороны и, цепляясь за плечи, ровным полукругом лежала на груди.
- ...а рыбы-то, рыбы! - доносились до меня отдельные слова поручика Аксаева.- Как опустишь в глубину невода эти... Честное мое слово!.. Эх, господа!.. Э-эх, мои милые!.. Хороша наша Белая!.. Э-эх, и река же!..
Бой за колонией продолжался. Но артиллерия красных, все время бившая по стрелковым цепям, вдруг перебросила огонь на резервы и стала бить по колонии.