По улице понеслась пыль. Громыхая, промчалась пустая телега.
- Сюда!.. Четвертая!..
Вдоль заборов бежал поручик Барабаш. За ним, звеня котелками и винтовками,- его рота.
- Ага, накрыл татарчонка! - крикнул смеясь поручик Пестряков, неохотно подымаясь из-под забора.- Свиное ухо, штаны в заплатах, стрекача дал?..
Через минуту черные взлеты земли кружились уже вдоль пустой улицы.
Мы также отошли за дом. Стояли молча, слушая, как по улице мечется грохот огня.
- Отыщет!..
- Кого?.. Тебя?..
Грохот бежал все ближе и ближе.
- Неугомонные какие!.. Что?..
- Озверели, говорю...
- Это, господа, красным бешенством называется. Это...
И вдруг грохот рухнул к нам через крышу и, расколовшись, раскатился во дворе.
...Когда мы вновь приподняли головы, из-за угла дома еще падали последние комья земли.
- Здорово! - сказал поручик Иванов 2-й, выглядывая из-за угла.- А эти-то - что угорелые!.. Глядите, в хлев угодило!..
По двору - все вкруговую - бегали две свиньи. За одной, то рассыпаясь во все стороны, то вновь сбиваясь в кучу, катились маленькие розовые поросята.
- Lisalotte!.. Lis'lott', zuruck!..* - раздался испуганный женский голос, кажется с крыльца дома.- Lis'lott'!..
Но над нами вновь загудело. И опять мы упали на землю, и опять из-за угла посыпались комья земли.
Потом все стихло...
- Да шевелитесь!..
Подпоручик Морозов стоял уже посреди двора. Держал на руках девочку. Штаны его были в крови. Красные широкие пятна все ниже ползли по грязному сукну и медленно опускались за голенища.
- Санитара!.. Да зовите санитара... Фельдшер!..- хрипло кричал подпоручик Морозов.
А со ступенек крыльца, в первый момент нами вовсе не замеченная, подымалась выбежавшая за девочкой колонистка. Встав на колени, она подняла на подпоручика Морозова бессмысленные, круглые глаза, потом вскочила, качаясь, подбежала к нему и вдруг, точно сразу же потеряв все нужные слова, нераздельно, по-звериному закричала.
...Наконец подбежали санитары.
У девочки были оторваны обе ступни.
-----------------
* Лизалотте!.. Лизлотт, назад! (нем.)
* * *
Звенели винтовки. Толкая друг друга, мы понуро шли к воротам. Около ворот лежала убитая свинья. Под живот ее тыкались розовые, веселые поросята.
- Равняйсь!
Когда мы пошли вдоль улицы, черная пыль неслась уже далеко за огородами.
- Еду, еду - следа нету; режу, режу - крови нету!..- Поручик Ягал-Богдановский засмеялся.
- Хороша загадка, а?.. Лодка, думаете?.. Никак нет,- первый Дроздовский полк... Ишь как пятки намазали!.. И отдохнуть не дают. Задержались бы где!..
Но от Гейдельберга до Васильевки отдыха не было. Не было и крупных боев. Отступив от Гейдельберга, красные защищались вяло, все глубже оттягиваясь к северу.
Васильевна встретила нас толпами баб.
- Эй, вы там!.. А мужики где?..- не слезая с подводы, крикнул командир офицерской роты, полковник Лапков.
- Угнали, родимый!.. Всех что ни есть угнали!.. Большевики, родимые, угнали, а куда - и не знаем вовсе!..
- Знаем эти песни! А камыши не пощупать ли? Пулеметом? А?.. То-то! Ну, марш по хатам! И чтоб борщом кормили! Поняли, бабы?
Прошло два дня.
...За Васильевкой опускалось солнце. Я сидел на камне возле дороги к горбатому мостику и смотрел, как над крышами хат кружатся голуби. Крылья голубей казались золотыми. Золотыми казались и верхушки тополей, в листву которых черными пятнами прятались скворечники. Под мостом в маленькой быстрой речушке, заросшей пыльной крапивой, поручики Кечупрак и Аксаев стирали белье.
- А может быть, вы, поручик, знаете, куда это ночью сегодня дежурный взвод ходил? - спросил меня поручик Кечупрак, выжимая воду из рыжей недостиранной рубахи.
- Третий? Нет, не знаю... А что, ходил разве?
- То-то оно и есть, что ходил...
Поручик Кечупрак выжал из рубахи последнюю воду и поднялся ко мне на дорожку.
- И, знаете,- вот это и кажется мне странным,- ведь увели его, знаете, тайком. И никто из них ни слова не говорит... В заставу, говорят, ходили, а какая там, к черту, застава, когда я великолепно знаю, что в заставу ходил поручик Барабаш со своей четверкой... Ну как, Аксаев, готово?
Поручик Аксаев стоял на коленях перед речкой и, засучив рукава гимнастерки, пытался поймать какую-то забежавшую на отмель рыбешку.
- Господа, темнеет,- сказал я.- Идемте!
Когда мы шли к нашим халупам, к северу от Васильевки неожиданно затрещали пулеметы. Мы ускорили шаг. Потом побежали.
Бой шел всю ночь. Иногда совершенно затихая, иногда вновь забегая в тишину тревожными пулеметными очередями.
Мы сидели на улице, курили, пряча огоньки за забором, и шепотом разговаривали. Разговоры кружились все около одного и того же: куда прошлой ночью ходил третий взвод и зачем он упрямо не отвечает на все наши вопросы?
- Не поймешь, истинное слово! - Подпоручик Тяглов плюнул на огонек папиросы, и, склонив голову, стал прислушиваться, как шипит окурок между его пальцами.- У меня там земляк есть, в третьем взводе. Тоже тобольский... Да и тот молчит... Дело это, видно, серьезное...
- Господа, мне кажется, если кто из нашего взвода и знает, то это только поручик Горбик.
- А и правда!
- Поручик Горбик! Поручик Горбик!
Но и поручик Горбик тоже только разводил руками.
- Да не знаю я, господа. Ей-богу, не знаю. Меня, господа, не звали.
- Ну, поручик, раз вас не позвали,- ерунда, значит!..- насмешливо сказал в темноте мичман Дегтярев.- Без вас уж не обошлись бы, поручик! Верно?
Поручик Горбик как раз закуривал.
- Может быть! - сказал он, подымая голову и, как всегда, ласково и по-детски улыбаясь.- А знаете, который у меня сейчас на счету? Нет?.. Триста двадцать первый...
К утру нам разрешили лечь. Не раздеваясь, мы легли тут же, около забора, подобрав к бокам винтовки и положив головы на сапоги друг к другу.
...А бой за селом все продолжался.
Утро было пасмурное. Накрапывал мелкий дождь.
Гру-дью под-дайсь!
Напра-во равняйсь!
пела офицерская рота,
В ногу, ре-бя-та, и-ди-те!
Мы уже перешли мостик и приближались к кустам за Васильевкой.
- Как? Как?..- опять закричал полковник Лапков.- Что?.. Что за пение! Не тянуть! Он-нан-низмом занимались? Не так!.. Не так вяло!.. От-тставить!
Гру-дью под-дайсь!
Отставить!