мозговой центр, способный игнорировать боль». Большинство из нас привыкли ассоциировать технические новинки с физическим опровержением повседневных дел и задач. Это, конечно, справедливо, но в явлении скрыто гораздо больше, и Левенштейн заслуживает того, чтобы мы процитировали его более пространно:
Много ценных сведений удалось собрать врачам, которые, зачастую в отчаянной борьбе с всепоглощающей болью, делали срезы того или иного нервного пути, связанного с больным органом. Это медленный и бессистемный процесс, и наша относительная нехватка информации проистекает из того факта, что единственным сколько-нибудь надежным источником сведений о боли служил сам больной. Увы, информация могла оказаться почти полностью неверной. Пациент, страдающий от жестокой фантомной боли, способен лишь указать в направлении давно утраченной конечности, чтобы обозначить источник боли, а загадочное явление отраженной боли еще больше запутывает картину. Отраженная боль часто возникает вследствие импульсов из глубоко расположенного органа, но болезненные ощущения локализуются субъектом где-то в другом месте, на поверхности тела. Множество видов боли в спине и головных болей попадают в эту категорию. Одно из объяснений того, почему мы считаем, что чувствуем боль кожей, когда причиной может быть аппендикс, сердце или матка, заключается в следующем: нервные пути от этих органов не имеют прямой связи с мозгом, они используют те же нейроны, которые ответственны за болевые ощущения на коже. Следовательно, поток импульсов от больного органа воспринимается страдальцем как исходящий от участка кожи, связанного с данной релейной станцией. Врачи используют карты поверхности тела, обозначая типичные зоны отраженной боли, а болезненность кожи в каком-либо конкретном месте может служить полезным подспорьем в поисках истинной причины недуга.
Тот факт, что боль есть «ощущение, которое способно пережить даже источник своего возникновения», очень важен для изучающих среду. Этот факт указывает, что центральная нервная система сама по себе является ключевым фактором боли, и помогает объяснить, почему институты и технологии, давно ампутированные в конкретной социальной сфере, способны и далее порождать «всеобщую тоску».
Возлагая на центральную нервную систему роль окружающей среды, что произошло в последние десятилетия, мы сами осуществили тотальную революцию в человеческих чувствах. Два века механической среды обточили и истребили почти полностью человеческую мотивацию, оставив в качестве компенсации страсть к насилию. Все это сегодня меняется. Мир электрических схем стал нашей нормальной средой и вызывает совершенно противоположные реакции. В статье из «Нью-Йорк таймс», процитированной ранее, приведен случай с продавцом из Шарлотты, Южная Каролина. Этот южанин-республиканец совершил пять трипов под ЛСД. «Благодаря ЛСД я познал красоту жизни. Она слишком драгоценна, и мы не должны убивать, если только на нас не нападают. Я не хочу, чтобы мой сын убивал во Вьетнаме или где-то еще». Продавец добавил: «Я бы гордился своим сыном, если бы он выкинул свою карту призывника и не пошел в армию, но он слишком твердолобый».
Крайнее и всепроникающее ощущение новой электрической среды возникает из сети всепроникающей энергии, беспрерывно пронизывающей нашу нервную систему. Ощущение прикосновения притупилось в механическую эпоху, а сегодня телевидение оказалось лишь одним из тактильных агентов, преобразующих общественное сознание. Конечно, цветное телевидение гораздо тактильнее черно-белого. Тактильность — интегральное ощущение, оно объединяет все прочие и устанавливает отношения между ними. Это ощущение в значительной мере усовершенствовано поляризованной и «обратно-связной» структурой нашего электрического окружения. Само это окружение отправляет в своего рода внутреннее путешествие, коллективное и без помощи наркотиков. Стремление использовать галлюциногены есть род сочувствия электрическому окружению, а также способ отречься от старого, механического мира. «Таймс» опубликовала интервью с адвокатом,который признался, что регулярно употребляет марихуану и ЛСД: