В «Теориях личности» Кэлвина Холла и Гарнера Линдси приводится замечание по поводу взглядов Гарнера Мерфи относительно странного образца, по которому люди всегда приспосабливались к предшествующей обстановке, прямо как генеральный штаб, всегда готовый к последнему бою:
Развитие восприятия проходит три стадии: глобальность, во время которой мир более или менее похож на некое пятно; разделение, во время которого предметы выделяются из фона; и слияние, во время которого формируются модели восприятия. Согласно тому, на чем настаивает Мерфи в отношении функциональных свойств всякого психологического процесса, восприятие управляется необходимостью, или, используя его образное выражение, «потребность опережает восприятие». Мотивационное состояние первично и оказывает влияние на способ восприятия мира человеком.
Наша, сотворенная человеком визуальная среда, которая сохранялась с различными модуляциями напряжения с V века до н. э., составила то, что мы называем «западным миром». Наши собственные изобретательность и находчивость гарантируют, что эта среда подлежит вытеснению. Наш ужас от встречи с подобным развитием событий — полностью из серии «мы и не знали, что ствол уже заряжен».
Левенштейн говорит о лоскутном одеяле, о свете, тени и цвете, увиденных впервые, как о подходящем индикаторе мотивации для большей части современного искусства. Визуальный мир вытесняется, и мы обнаруживаем, что нет ни продолжения, ни связи, не говоря уже о глубине и перспективе, присущих другим чувствам. Современные художники — в музыке, в живописи, в поэзии — терпеливо осмысливали это явление на протяжении нескольких десятилетий, настаивая на том, что мы должны изучать наши чувства, которыми долгое время пренебрегали: осязание, вкус и слух. Возможно, это та самая боль, которую открыли современные художники. Боль — это чувство, дополняющее привычные пять, и, как сказал Левенштейн: «мы должны принять, что центральная нервная система играет важнейшую роль в уточнении боли и страдания». В основном боль испытывают те, кто живет в новой высокотехнологичной среде, и она соответствует явлению, которое медики называют фантомной болью. Страдания больного могут обретать яркое выражение:
Пациент, страдающий тяжелым случаем фантомной боли, может указывать на давно потерянную конечность как на источник боли, а интригующий феномен опосредованной боли способен внести дополнительную путаницу. Опосредованная боль часто порождается импульсами внутренних органов, но больной может ощущать ее где угодно.
«Должен быть закон, чтобы человек знал, что можно делать, а что нельзя», — Томас Дж. Додд, американский сенатор
Боль, вызываемая новыми технологиями, стремится попасть в разряд опосредованной боли, наподобие проблем с кожей из-за аппендицита или сердца. С появлением новых технологий боль образует некую особую форму пространства, так как технологии тоже вызывают боль. Это из сферы открытого Генрихом Герцем внешнего фотоэффекта: «результат картинки будет картинкой результата».
Все новые технологии приносят культурную хандру, будто прежние разбудили фантомную боль после того как исчезли.
В сенсорных терминах кто-то может сказать, что люди вроде Чарли Чаплина или Томаса Эдисона, будучи великими мастерами, едва ли ориентировались на печать. На склоне лет Эдисон, пока еще мог видеть, перешел к шрифту Брайля, более предпочтительному, чем тот, что используется для визуального чтения. Тактильное вовлечение шрифта Брайля указывает на то, что у Эдисона имелась чувствительность, не свойственная другим. Чарли Чаплин столь глубоко разбирался в процессах своего искусства, что откровенно играл эмоции замедленно, оставляя их ускорение технике. У звукорежиссера Тони Шварца есть запись, на которой Чаплин произносит слова замедленно. Когда техника ускоряет эту пленку, звук идет на обычной скорости. Что-то похожее на эту потрясающе вовлеченную чувственную жизнь несовместимо с высокой степенью грамотности.
Литература для этого слишком специализирована. Электронная культура глобальной деревни противостоит нам с ситуацией, в которой все общества связаны посредством видимых невооруженным глазом жестикуляций, что есть не совсем речь в естественном ее виде. Т. С. Элиот, американский поэт и драматург, упоминал об
