Выбрать главу

   Когда лаборантки оградительной дамбы, с которыми Вася постоянно заигрывал, снова ушли чертить график тяжелеющего грунта, он переставил бревно, на котором сидел, продолжил дальше листать страницы европейского романа, что бы за "бугром" его, как и востребованный камыш, могли зачислить в жители просвещённого континента. Заодно отвлекался, задумывался о неудачной семейной любви; в раздумьях до четвёртого тома дошёл. Листал занимательные страницы для прочитанного количества, местами пытался не слышать волнения сердца, иначе пришлось бы сначала всё перечитывать. Опять отвлекла текущая неурядица: - очень долгий перекур, склока, и неожиданная драка на покосе, - украли земноводные две страницы из романа. Непорядок вынудил бежать разводить булгу, оставил книгу возле одного из "лабораторных замеров недостаточной плотности". Лаборантки дали указание дальше укатывать грунт, и дядя Демьян, придавил необычный лоск суперобложки, затем подобрал укатанную книгу, вернул Васе, а больше и не кому; Вася единственный читатель на всей отсыпаемой дамбе. Бугор бичей тягучим распевом поблагодарил дядю Демьяна за то, что тяжёлая сталь катка только приласкала переплетенную бумагу, утерянную в глине с мелкими песочными камешками.

  Блестящий от мазута Демьян сладко уловил, услышал строгое слово "сталь". Улыбнулся всему трактору, уныло посмотрел на небо, на камыши, сощурился и ни к чему сказал: - Да, без Сталина мы бы не победили.

  - Прямо таки?.. Народ победил! А второй фронт?!

  - Что второй фронт, и без него бы в лето закончили войну, хотя я лично очень благодарен вспомогательному удару. - Старик уставился в огромные цилиндры катков, и медленно продолжил вспоминать судьбу рокового удара: - Сразу я танкистом гнул траки, потом партизанил почти год; когда соединились, меня обратно во фронт вернули, снова на танк посадили. Партизанская война мне больше нравилась, там намного занятнее идут расчёты, интересно воевать, за одного нашего пять-десять немецких погонников укладывали. Мы были живыми, а те, кто пришёл убивать мертвели из-за гневного усердия. Сами планировали состояние успеха, не то, что в войсках, - куда командованию надо туда и загонят. В броне стали, и окопах земли одинаково неизвестно куда тебя двинут, мокнешь и мёрзнешь в ожидании смертельной атаки, озноб бьёт в рёбра, обдумывать ситуацию не разрешается. В партизанской жизни по-другому, там вылезает постоянная хитрость, полагается на удачу рассчитывать, сам распоряжаешься пулями и отвагой. Иногда и поголодать доводилось, а добыча умением обеспечена.

  - Как у лисицы, - подумал Вася.

  - Расписание немецкого сна наша удача. Партизаны воюют умело и тихо, короткий бой, и уже несёшь мешки с колбасой, тушёнкой, шоколадом, и шнапса вволю. Хуже всего, когда широкую плановую зачистку леса делают, - вот гады, - тогда приходилось бежать и ползать, можно и не уцелеть под свистом тысячу пуль, ужасная обстановка. Хорошо, что немцы бережливые, не палили лес, а то как вьетнамцам, пришлось бы без джунглей под оранжевой землёй существовать. То настоящая война! Не то, что твоя книга, а сколько мир продержится, никто не догадается. Ещё в разгар войны было сказано: удержать бы мирное время на пятьдесят лет, потомки может быть поумнеют. Пятьдесят лет прошло, - не поумнели.

  - Почему не поумнели? Немцы теперь самый образцовый народ, они больше нас любят камыш, и лучшее нас пиво варят.

  - В сорок четвёртом по глупости попал в плен, в концлагерь для советских пленных отправили, в "Шесть - К" закрыли. К концу войны немец обеднел людьми, нас итальянцы мягко охраняли, а хирурги состояли из руководящей нации, каждый день кастрировали по полсотни - сто человек. Сегодня второй фронт нас освободил, завтра приходила бы моя очередь...

  - Ужас! - сказал Вася, - лучше я удавлюсь, пусть не дочитаю четвёртую книгу, но камыш спалю весь.

  Ночью камышовые плавни горели, Вася Кирик сидел на насыпи, обнимал наступившую действительность, и грелся убегающим огнём. Больше его никто не видел.