Есть здесь кто-нибудь? Да, кто-то был… кто-то лежал совсем рядом. Черные кудри, ямочка на подбородке…
– Долохов, – позвала Александра сиплым, чужим голосом и потянулась к его запястью. – Долохов, дружище, ты спишь?
Нет, Долохов не спал. Невозможно быть живым с такой холодной кожей, с таким измочаленным на груди мундиром, с такими фиолетовыми губами.
Александра сжала зубы, примиряясь с жуткой мыслью. Мертвый. Сразу за ним – Жданов и Костерский, дальше – Пучков и Волковенко, с другой стороны – Николенька и ротмистр Пышницкий, а там и остальные. Весь эскадрон покоился сейчас в этом страшном неизвестном месте, аккуратными рядами разложенный на земле, словно селедка на блюде. Слезы вспухли под веками, но так же быстро высохли. Стало ясно: вовсе это не ад, какие теперь сомнения. Ведь пусть Александра не одна нарушала божьи законы, пусть все в эскадроне были не безгрешны – кто-то играл, кто-то гневился, кто-то слишком часто прикладывался к бутылке, – но Николай, юный пылкий флейтист Николаша, душой чище воды в крещенской проруби, никак не заслужил вечные муки. Нет, не ад это. И уж точно не рай. А коли не ад и не рай, разлеживаться и покорно ждать своей участи нельзя, нужно выбираться.
Александра попробовала подняться, но тут же застыла: воздух пронзил визгливый натужный звук, словно гигантской саблей щедро резанули по точильному кругу. Уши от этого воя заложило, а волосы вздыбило на затылке. Страшно было даже думать, что за зверь издает подобные звуки, и ежели это зов, то к кому он направлен. Кто бы это ни был, от него не стоило ждать добра или рассчитывать на помощь. Нет, спасаться отсюда предстояло самой, и побыстрее.
Только откуда – отсюда? То же это место, где они сражались? В темноте не разобрать, видно пустырь, за ним густой черный лес… Возможно ли, что она в беспамятстве пролежала на поле боя до ночи, и войска отступили? Ежели так, то следовало добраться до штаба, сообщить начальству о странных воинах, добиться, чтобы товарищей похоронили с честью…
Нет-нет, стойте, если место то же, то где лошадиные трупы? Где Делир и остальные? И что за черный дворец, выглядывающий островерхими башнями из-за деревьев?
Разыскивая хоть одну живую душу, Александра обернулась – и именно в этот момент Долохов поднял веки. Правда, живее от этого не сделался. Глаза его, заплывшие бельмами, бездумно заворочались в глазницах, рот скривился, а бескровная рана раскрылась. Посиневшее мясо торчало оттуда, будто из растерзанной свиной туши.
Страх прошил от головы до пяток. Тело отказывалось двигаться, словно прибитое гвоздями, но Александра замельтешила ногами, пытаясь отползти прочь от бывшего друга.
– Долохов, – выдохнула она, сама не зная зачем. – Долохов!
Вой повторился. И именно он вдруг принес понимание. То очевидное, что юркой рыбкой скользило сквозь мысли, наконец поймалось. Стало ясно, и что это за место, и откуда взялись черные всадники, и почему мертвые здесь открывают глаза, слушаясь бесовского воя.
Потусторонняя Россия. То самое место, откуда был родом спасенный ими с Петром волшебный угорек, то место, где обитают все сказки и кошмары, рассказанные нянькой в темной спальне. С самого детства Александра слушала их взахлеб, а потом начала подмечать – вот у соседской кошки слишком сильно горят глаза, вот в ночном пруду мелькнуло лицо, вот в завываниях метели слышится чей-то голос. Маменька запрещала говорить об этом, называла ее рассказы химерой и часами заставляла молиться. Но Александра ничего не могла с собой поделать, а через некоторое время и вовсе убедилась, что все это правда. Разве что видна она только тем, кому хочет открыться.
Но почему все иначе, чем она запомнила? Где величавая и мудрая царица Иверия? Где бесконечно добрый и по-детски пылкий Егорушка? От них веяло просвещенностью и высшим светом, а то, что происходило сейчас, было совершенным варварством…
Вой оборвался. Но легче от этого не стало: Долохов сел. Заторможенно, словно пьяный, он нащупал саблю, вложил в ножны, поднялся на ноги и принялся покачиваться, уронив руки и так и не поднимая головы, а из раны на землю подле его сапог вываливалось что-то кровавое, бурое. Следом за ним, словно по команде, принялись копошиться остальные – все поле вокруг Александры зашевелилось. Несмотря на раны и увечья, они, обожженные, продырявленные, с вывернутой шеей и смятым черепом, поднимались на ноги и замирали, прислушиваясь в ожидании нового приказа.
Александра смотрела, клацая зубами. Отчаянно хотелось кричать, и она закрыла рот ладонью. Следовало немедленно бежать отсюда, а если нет сил бежать, то ползти, и она непременно сделала бы это, если бы именно в этот момент позади нее не заговорили.