В той же зоне, где умер Стус, сидит другой украинский диссидент Степан Хмара. Он вспоминает, что как раз в 1986 году, после избрания Горбачева, резко ужесточается внутрилагерный режим. Очевидно, местные власти ощущают вседозволенность и безнаказанность — Москве не до них. Перемена настолько сильная, что в июне зеки объявляют забастовку. «Нас, конечно, всех побросали в изолятор. Мест на всех не хватило, некоторых отправили на другие зоны. Мы полгода не получали писем из дому. И наши письма не отправляли. Свиданий тоже не было», — рассказывает Хмара.
Это продолжается до тех пор, пока в октябре 1986 года Горбачев не встречается в столице Исландии Рейкьявике с президентом США Рейганом. И тот вдруг в разговоре поднимает тему прав человека и требует освобождения советских политзаключенных. Горбачев удивленно отвечает, что в Советском Союзе таких нет. Тогда Рейган передает ему список, переправленный за границу Сахаровым.
Самому Сахарову в декабре позволяют вернуться из ссылки в Москву. 15 февраля 1987 года из тюрем выходят Хмара и остальные диссиденты. Стус не дожил до освобождения политзаключенных полтора года.
В 1985 году Вова Зеленский с мамой возвращаются домой в Кривой Рог — жизнь около горно-обогатительного комбината в суровом монгольском климате очень тяжелая, ребенок часто болеет. Папа остается работать в Монголии. Впрочем, и в Украине Зеленские живут не на курорте — в их городе расположен крупнейший в Украине металлургический комбинат «Криворожсталь».
В апреле 1986 года происходит авария на Чернобыльской АЭС недалеко от Киева. Советские СМИ выдают только короткие официальные сводки, что все в порядке, — без подробностей. Западные СМИ пишут о тысячах погибших, и это страшно бесит советское Политбюро. По официальной версии, во время самого взрыва погибли только два человека и еще 28 — в течение следующих трех месяцев. Так что Кремль считает, что все публикации — заранее спланированная кампания западных спецслужб по дискредитации СССР, и решает, как обычно, все отрицать и скрывать.
На 1 мая в Киеве назначена праздничная демонстрация — это один из главных советских праздников, день международной солидарности трудящихся. Десятки тысяч горожан должны пройти по центральной улице города, Крещатику, а руководители республики будут приветствовать их с трибуны. Накануне 1 мая они напряженно обсуждают, как быть. Надо ли отменять шествие и эвакуировать население, чтобы спасти его от радиации, — или не стоит расстраивать начальство в Москве.
Щербицкий — обычный брежневский руководитель, он привык предугадывать волю начальства. Поэтому он отдает двойственное распоряжение: демонстрацию не отменять, но количество участников сократить в два раза. В то же время Щербицкий требует, чтобы высшие чиновники Киева и Украины вышли на демонстрацию со своими семьями, в том числе с детьми и внуками. (Среди руководителей начинается паника, они пытаются спешно вывезти семьи подальше от Киева.)
Спустя десятилетия появится легенда, что на проведении демонстрации настаивала Москва, а Щербицкий в последний момент будто бы воспротивился и попытался добиться ее отмены. А Горбачев якобы ответил: «Я тебя сгною, попробуй только не провести!» — и пригрозил исключением из партии. Но эта версия не очень убедительная — все дни накануне демонстрации Щербицкий ведет себя как ее последовательный сторонник. «Никто Москву из Киева не спрашивал, можно или нельзя проводить первомайскую демонстрацию», — уверяет тогдашний советский премьер Николай Рыжков.
Щербицкий — опытный советский бюрократ, за десятилетия работы он уже и так выучил, что его накажут, если он разочарует Москву. Поэтому этот диалог может скорее состояться в его голове и с воображаемым Брежневым, нежели в реальности с Горбачевым. Да и вообще трудно представить, чтобы действующий генсек Горбачев грозил репрессиями партийному мастодонту Щербицкому. Хотя он, конечно, знает о готовящейся демонстрации на Крещатике — но в нерешительности молчит.
Демонстрация, несмотря на радиацию и очевидную угрозу жизни граждан, все же проходит в Киеве. Это шокирует украинцев намного сильнее, чем ядерный взрыв. Вранье властей вдруг обнажает истину: миллионы украинцев понимают, что чиновникам на всех уровнях на них совершенно наплевать.
Сам Горбачев тоже в шоке от Чернобыля и от того, как тщательно скрывают информацию о происходящем даже от него. И ценит тех, кто осмеливается говорить правду. Одного из немногих украинских журналистов, Виталия Коротича, осмелившегося сказать правду о Чернобыле, немедленно повышают — переводят в Москву и назначают главным редактором самого популярного в СССР еженедельного журнала «Огонек».