Победному вою мешает очнувшийся оборотень. Окровавленная пасть сжимается на ноге с силой десятерых питбулей. Черный оборотень слегка пошатывается, но тут же принимается вбивать Голубева в пол. Рев и рычание звучат не переставая. Тяжеленные кувалды ломают кости, хруст и скулеж вырывается у серого оборотня из сжатой пасти.
– Минута, Саш! – эти слова выводят из прострации.
Я поднимаю арбалет, в прицел ловлю дергающуюся черную голову. Черному оборотню удается оторвать от ноги «Голубева» и впиться в серую глотку.
Серая фигура заслоняет черную от выстрела – никак не удается прицелиться. Арбалет кажется неподъемным, руки трясутся как в эпилептическом припадке. Как безвольную куклу черный оборотень отшвыривает прочь противника, тот бьется о стену и падает, неестественно выгнув колени.
– Держи, тварь! – я нажимаю на курок, но арбалет рвет вверх.
Стрела проходит мимо.
Я промазал!
Но почему? Я должен был это сделать, с четырех метров невозможно промахнуться!
– Ты не последняя кровь! Ты обманул меня, охотник! Умри!
Черный оборотень припадает к искореженному полу и прыжком пантеры бросается на нас. Тело само реагирует на бросок – я падаю на спину, краем глаза отмечаю, что тетя делает то же самое, и сдвоенным ударом ног мы перебрасываем тварь через себя.
Оборотень вылетает в оконный проем, полет сопровождается хрустом ломаемого дерева и звоном разбитого стекла. Истошный рев тут же перекрывает грохот выстрелов. Снизу стреляют берендеи, пули впиваются в черное тело, вырывают из него куски шерсти.
Я же от окна кидаюсь к слабо шевелившемуся оборотню. Тот медленно перекидывается в человека.
– Добей меня, я устал быть охотником… и перевертнем! – просят разбитые губы.
– Ты ещё можешь жить! – я пытаюсь приподнять тяжелое тело.
– Я не хочу, добей и уходи, иначе все взлетит на воздух, – шепчут губы.
С влагой на глазах я достаю четыре последние иглы. Он всё ещё оборотень, но шерсть уходит, втягивается под кожу. Две иглы погружаются в заплывшие глаза, одна входит в сердце. Когда я приставляю последнюю ко лбу, то услышу слова, введшие меня в ступор.
– Спасибо, сын!
Руку уже не остановить…
Лохматое тело изгибается дугой, вырывается из моих рук, прокатывается по обломкам шкафа и застывает. Я же остаюсь сидеть, ошарашенный услышанными словами. Перед смертью вряд ли будут лгать.
Переворачиваю его на спину…
Передо мной лежит отец…
Поседевший, израненный, окровавленный, мертвый…
Как же так?
В голове пустота…
Перестаю осознавать, кто я и где нахожусь. Снова накрывает слабость. Выстрелы за окном стихают. Раздаются далекие крики.
Женщина что-то кричит мне в лицо, сухонькие руки трясут за плечи.
Колоколом гудит в пустоте: «Спасибо, сын!»
Очень много крови, хотя и больничная палата, но крови очень много. Это неправильно…
Три трупа… Что в моей руке? На вытертый линолеум с глухим стуком падает арбалет.
В разбитое окно я вижу уходящего зверя. Фигура, покрытая черной шерстью, размывается на крышах, крытых рубероидом. В закатных лучах зверь скрывается за раскидистой липой и пропадает из виду.
Как я мог промахнуться?
Пятое задание провалено
Хотите начать сначала?
Горным обвалом грохочет в пустоте: «Спасибо, сын!»
– Саша, нужно уходить! Да очнись же ты! – слова женщины проникают сквозь вату окружающей реальности.
Режет ухо дикий визг медсестры и следом слышится шлепок тела, ушедшего в бессознательную черноту.
Кровь блестит на стенах, потолке, моих руках… В палату заглядывают любопытные пациенты. Больше криков. Одного пациента тошнит на пороге, по крайней мере он согнулся…
Раскатывается громом в пустоте: «Спасибо, сын!»
Женщина выдергивает из косяка какую-то багровую деталь и захлопывает дверь. Спинка стула втыкается под ручку. Поднимает какую-то тряпку с окровавленного линолеума…
Отец… с четырьмя иглами…
– Очнись! Прыгай в окно! – женщина подталкивает кулачком в спину.
Оскальзываюсь на луже, и в меня упирается насмешливый взгляд мертвых глаз. На обнаженном плече ещё виден обрывок погона, две прапорщицкие звездочки. Локоть скользит по темнеющей алой кляксе.
– Вставай же, увалень!
Торчащие щепки рамы, осколки стекла на подоконнике. Снизу трое мужчин ожидающе смотрят на нас…
Гремит пушечным выстрелом в пустоте: «Спасибо, сын!»
Гулко бухает в дверь, в пятно крови шлепается щепка, в образовавшейся щели дергается лезвие пожарного топора…
Закатные краски окрашивают в кровавый цвет, деревья, кусты, здания. Они брызжут в больничную палату, расплескиваются по лежащим телам…