- Здравствуй, Ирочка!.. Мы Петю Романова устраивали в морское училище. Поэтому и задержалась... Что с тобой, доченька?
- Мама! - послышался плач Ирины. - У нас Алексей Алексеевич...
Ольга Васильевна стремительно вошла в комнату и, позабыв поздороваться, остановилась перед Рукатовым, словно задохнувшись. Ее расширенные глаза, под которыми вдруг заметно обозначились темные полукружия с морщинками, смотрели на него с нарастающим напряжением.
- Убит?! - вдруг вскрикнула Ольга Васильевна. Рот ее перекосила гримаса ужаса.
- В плену... - тихо, сквозь слезы произнесла Ирина. - Алексей Алексеевич говорит, что папа сдался...
Ольгу Васильевну будто кто толкнул в грудь. Она отпрянула от Рукатова, глядя на него побелевшими глазами.
- Это ложь! - Голос Ольги Васильевны прозвучал с таким надрывом, что Мики с испугом спрыгнула с двери на диван и вздыбила шерсть. - Этому я не верю...
- Я тоже не верю! - Рукатов испуганно ежился под ее негодующим и в то же время кричащим от страха взглядом. - Так сказали те, кто пришел оттуда.
- Этого не может быть!.. Федор никогда... - И Ольга Васильевна зарыдала, обняв подошедшую к ней Ирину.
- Я и пришел лично сказать, чтоб вы не спешили верить. - Рукатов через силу выговаривал непослушным языком успокаивающие слова. - Мало ли чего наболтают паникеры!..
Он уходил отсюда, как в чаду, ненавидя себя и этот чужой, вдруг ставший для него страшным дом. Его душу ломило предчувствие надвигающейся опасности, пока еще ему неизвестной и тем более грозной.
Через несколько дней, уже не в силах бороться со страхом, который снежным комом нагромождался в воспаленном воображении, Рукатов стал настойчиво справляться о генерале Чумакове у всех, кто держал связь с Западным фронтом. И вдруг от знакомого оператора из Генштаба услышал, что командир корпуса Чумаков со своим штабом и остатками спецподразделений пробился на Березине из окружения. Тут же Рукатов позвонил Ольге Васильевне и, сдерживая волнение, радостно сообщил:
- Не подтвердились слухи, Ольга Васильевна!
- И не подтвердятся, - холодно ответила она.
"Уже знает!" - с досадой и тревогой подумал Рукатов.
А она бесстрастно продолжала:
- Мой муж в плен никогда не сдастся. Запомните это.
- Почему вы так со мной, Ольга Васильевна?! Я же с доброй...
- Потому, - устало перебила она, - что о генерале Чумакове пока ничего не известно. И распускать о нем вздорные слухи я не позволю.
- Ольга Васильевна!.. - исступленно закричал в трубку Рукатов, но в ответ услышал частые гудки.
Он начал было вновь набирать нужный номер телефона, однако еще звучавший в ушах сухой и враждебный голос Ольги Васильевны будто остановил его. Рукатов нерешительно положил телефонную трубку и долго сидел за своим столом в странной окаменелости, размышляя над чем-то очень трудным. Когда после обеденного перерыва в кабинет начали возвращаться сослуживцы, он взял лист чистой бумаги и стал писать рапорт с просьбой немедленно отправить его в действующую армию. Рукатову казалось, что сейчас для него самое безопасное место - на фронте.
Лес на возвышенности восточнее Чаусов, где расположился штаб Западного фронта, ничем не отличался от многих других лесов, которыми так богата земля Белоруссии. Под густыми кронами его деревьев теснились палатки, шалаши, стояли забросанные ветвями машины; кругом виднелись вырытые в земле щели на случай бомбежки, в разные стороны тянулись подвешенные к стволам деревьев телефонные провода.
По лесной дорожке неторопливо прогуливались маршал Шапошников и генерал Чумаков. Федор Ксенофонтович, на голове которого под фуражкой белела повязка, рассказывал Борису Михайловичу о приграничных боях, о тактике немцев, об окружении.
Маршал слушал Чумакова внимательно, задавал вопросы, часто вздыхал и посматривал на собеседника с грустью и добротой.
Впереди, через дорожку, куда-то спеша, прошла группа командиров с вещмешками и шинельными скатками на плечах. Среди них Федор Ксенофонтович узнал подполковника Рукатова. Шевельнулось неосознанное желание окликнуть его, но тут же угасло. Командиры скрылись в зеленом половодье подлеска.
На повороте к палатке оперативного отдела маршал и генерал остановились. Борис Михайлович взглянул на часы и, прощаясь, сказал:
- Да, батенька мой, не предусмотрели мы, что немцы сразу навалятся такими силами... Но воевать надо. Сейчас мы нащупали их главные операционные линии и по мере поступления резервов вяжем на них узелки. Оправляемся от первого потрясения.
Федор Ксенофонтович будто мысленно увидел эти линии с кровавыми узлами на них. Хотелось уточнить у маршала, какое, по его мнению, они будут иметь продолжение, куда нацелят немцы свои удары в дальнейшем. Но неотступно мучил другой немаловажный вопрос. Что было бы, если бы успели заблаговременно ввести в действие оперативный план, тот самый, который ему, Чумакову, известен? Что было бы тогда?.. Он предписывал в случае угрозы войны произвести в стране мобилизацию и все отмобилизованные войска сосредоточить у западных границ. Как бы все сложилось, если б это было сделано?.. Даже при условии, что немцам не удалась бы внезапность?.. Ведь при нашей, пока слабой оснащенности танками, авиацией, артиллерией да и зенитными средствами нам на первых порах все равно долго не устоять перед рассекающими ударами танковых колонн врага... Неужели могли остаться без резервов?.. Но задать маршалу этот вопрос не решился. Может, потому, что было страшно услышать утвердительный ответ, а может, опасался показать свою недостаточную осведомленность: мало ли бывает проектов оперативных планов...
- А что впереди? Когда может быть перелом? - Чумаков с робостью посмотрел в потемневшее от усталости лицо маршала.
- О сроках судить трудно. - Борис Михайлович подал на прощание руку. - А перелом будет. И верх наш будет.
- Ну, в этом никто не сомневается.
- Вот поэтому и будет, что никто не сомневается. - Лицо маршала посветлело в доброй улыбке. - До новых встреч, батенька мой. И берегите себя. Вам еще предстоит очень многое...