Сталин задумался, вздохнул, затем с досадой сказал:
- Все как сговорились: торопят меня с выступлением... Но надо сначала если не овладеть ситуацией, то, во всяком случае, досконально разобраться в ней!.. События на фронтах нарастают столь стремительно, что изменить положение мы можем только своими собственными силами. Никакой самый реальный союзник, окажись сейчас такой, не успеет прийти нам на помощь. А вот если Черчилль подпишет обязательство, - Сталин постучал указательным пальцем по папке с документами, - не вести за нашей спиной переговоров с Гитлером и не заключать с ним ни перемирия, ни мирного договора - это будет весьма значимо.
- Тут наша дипломатия должна опереться и на твой авторитет, - с чувством неловкости сказал Молотов, опасаясь, что его фраза прозвучит как комплимент, склонности к которым у него никогда не было.
- Какой авторитет?! - воскликнул Сталин. - Откуда ты взял, что Сталин пользуется у капиталистов авторитетом?!
- Ну, может, "авторитет" не то слово, - с улыбкой ответил Молотов, догадавшись, что раздражение Сталина напускное. - Однако известно, что Черчилль и Рузвельт к твоему голосу прислушиваются довольно внимательно. Когда Гитлер осенью прошлого года навязывал нашей делегации переговоры о разделе сфер влияния, нетрудно было уловить, что он учитывал и это. Тебе не хуже меня известно: главы правительств многое знают о достоинствах и недостатках друг друга. На особом счету у них популярность лидера у своего народа и, между прочим, у лидеров других стран.
- Ты полагаешь, что Черчилль ждет моего слова?
- Это само собой разумеется. - Молотов развел руками. - Но еще надо учесть, что буржуазная пресса, пользуясь молчанием нашего правительства, активно вводит свои народы в заблуждение. Клевета льется потоками. Многие уже хоронят нас, правда, без траурной музыки. - Молотов открыл еще одну папку, которую держал в руке, взял из нее газету на английском языке с подколотым текстом перевода и протянул Сталину: - Вот полюбуйся на образчик их работы, один из множества.
В газете под крикливым заголовком была напечатана статья об окончательном разгроме Красной Армии и помещена карикатура, под которой стояла подпись: "Кремлевские заправилы удирают в Сибирь". На рисунке Сталин, Молотов и Тимошенко, изображенные в прыжке через Уральский хребет; все со шпорами на голых пятках, с болтающимися на боку кривыми саблями, в заплатанных галифе и буденовках.
Увидев карикатуру, Сталин коротко хмыкнул и тут же погасил под усами улыбку. Но его серое от бессонных ночей лицо будто чуть посветлело. Внимательно рассматривал рисунок, на котором он выглядел даже при скорчившейся в броске фигуре долговязым, а Молотов и Тимошенко низкорослыми, с кривыми ногами.
- Ужас! - Сталин усмехнулся одними глазами. - Если б этот живописец знал, что я ростом гораздо ниже Тимошенко, он бы изобразил меня бог знает как!..
- Тут мы все великаны. - Молотов засмеялся. - В соотношении с Уральским хребтом.
- Ну что ж. - Сталин отодвинул от себя газету и хлопнул по ней рукой. - Они отрабатывают свой хлеб. Но даже не подозревают, что, напомнив своим читателям о наличии у нас за Уральским хребтом пространств более обширных, чем вся Европа, заставят многих из них задуматься: что это за держава Советский Союз и на кого Гитлер поднял руку? География ведь имеет прямое отношение к большой политике, военной стратегии и судьбам мира. - Сталин снова придвинул к себе газету, посмотрел на карикатуру и засмеялся, казалось, с удовольствием. Потом серьезно промолвил: - Этим борзописцам стоило бы лучше подумать, куда будет удирать Гитлер, когда Красная Армия пожалует в Берлин.
- К сожалению, мы пока не даем буржуазной прессе повода для таких размышлений, - с тенью горечи заметил Молотов. - Пока они тешатся нашими трудностями.
- Пусть потешатся. Тем горше будет похмелье...
- Но при нынешней ситуации в наших международных делах наметилось много мертвых точек.
- У тебя целый наркомат, штаты дипломатов... Обязаны справиться.
Воцарилось молчание. В тишине звякнула ложечка о стакан, который Сталин, вставая из-за стола, переставил на другое место. Он прошелся по кабинету, раскурил на ходу трубку, затем приблизился к Молотову и, словно жалуясь на кого-то, глухо, с усилившимся грузинским акцентом заговорил:
- Значит, Черчилль ждет моего слова... Но что сейчас может сказать Сталин? Никакие мои слова, пока мы не остановили германские войска, не произведут серьезного впечатления на мировое общественное мнение.
- Нужна программа и хотя бы доказательное размышление вслух о нашем военно-экономическом потенциале. - Молотов снял пенсне и, достав из кармана сверкнувший белизной платок, начал протирать им стекла. Капиталисты тоже считаются с реальными фактами. А наши ресурсы, боевое настроение нашего народа - вещь более чем реальная.
- Необходимо еще взвесить, стоит ли раскрывать наши возможности... А если стоит, то в какой мере... - Сталин устремил на Молотова вопрошающий взгляд. - Мне другое не дает покоя: что думают о нас сейчас там, на фронте?.. И что народ думает?.. - Глаза его вспыхнули. - Ругают Сталина?..
- Боюсь, что ругают. Но все-таки верят и ждут, что же ты скажешь...
- Надо разобраться... Разобраться не только с точки зрения наших задач. Фашизм - это угроза всему человечеству. - Сталин, прохаживаясь по кабинету, говорил тихо и медленно, будто убеждал сам себя. - Надо измерить всю глубину опасности, реальнее ощутить силу Германии, взвесить наши силы и сказать на весь мир правду. - Он остановился перед Молотовым и продолжил: - Но ты прав, что немедленно нужна четкая программа, нужно весомое слово правительства. Поэтому надо принять на Политбюро директиву Совета Народных Комиссаров и Центрального Комитета партии. Она и должна явиться ближайшей программой действия для партийных и советских органов, но пока только прифронтовых областей. Ее лейтмотив - все для фронта, все для победы над агрессором! Надо прямо сказать в директиве, что речь идет о судьбе нашего народа, о судьбе Советского государства...
Из Москвы в первые дни войны трудно было увидеть положение на фронтах таким, каким оно являлось на самом деле. Война пахала яростно, глубоко и на огромнейшем пространстве; ее явные и тайные лемеха крушили все живое и служившее для живого, крушили везде, куда простиралось их страшное и беспощадное усердие. С ходу были перепаханы и перестали пульсировать в прежнем ритме важные каналы - большие и малые, несшие в вышестоящие штабы необходимую информацию, а обратно - приказы и распоряжения. Посланные на командные пункты фронтов высокопоставленные и авторитетные в стране и вооруженных силах представители Ставки пусть и оказали там определенную помощь, но существенно повлиять на развитие событий не имели возможности, особенно там, где командование фронтов потеряло управление армиями, как это случилось, например, на Западном направлении.