Мастера встретили речь царицы восторженными криками.
— Необыкновенная, великая женщина, — вздохнул Усач, ловивший каждое слово Яххотеп.
Афганец кивнул.
— Она обладает силой, которую вы именуете магической, — заметил он. — Ее взгляд проникает в самое сердце. Перед ней никто не устоит.
— Остановись! Не вздумай влюбиться! Ведь я уже предупреждал тебя.
— А что тут зазорного?
— У тебя, Афганец, и раньше не было ни малейшей надежды на взаимность. А уж с тех пор, как Яххотеп стала Супругой бога, ни один мужчина не смеет мечтать о ней.
— Яххотеп — красавица. Участь скорбящей вдовы не ее участь.
— Она сама избрала ее. Вероятно, ты успел заметить, что у нее сильная воля и слово не расходится с делом!
— Полно, Усач! Лучше вспомни, как поначалу ты не верил даже, что можно побить гиксосов.
— Честно говоря, мне и сейчас с трудом в это верится. Силы настолько неравные… Яххотеп всех нас свела с ума и заставила взяться за невозможное. Тем лучше. С ней наша жизнь обрела смысл, за нее и умереть не жалко.
Царица Яххотеп приняла решение направить против гиксосов все подвластные ей силы. С тех пор как она побывала вместе с Секненра в Дендере, ее посвятили в тайны магии Хеку. В храмах священного Гелиополя подвизались самые сильные ее адепты, но город увы, по-прежнему находился во власти Апопи. Впрочем, царица пока не нуждалась в помощи могучих магов. Она и сама была способна использовать полученное знание, чтобы на время, хотя бы на несколько Дней, приостановить продвижение вражеских войск.
В Карнаке у алтаря богини Мут жрец расставил восковые фигурки, изображавшие воинов гиксосов так, будто они спеленуты, неспособны пошевелиться, тем более нанести удар. На горшке из красной глины Яххотеп начертала иероглифы: имя правителя гиксосов и древнейшее заклинание, призывающее божественную кобру поразить врага смертоносным ядом.
— Пусть небесный огонь, дыхание жизни, поглотит неприятеля. Да споспешествует нам священная пчела, символ царской власти в Нижнем Египте, даровавшая этот воск, — проговорила царица.
Затрещал огонь, безобразные фигурки гиксосов растаяли, Яххотеп, следуя магическому ритуалу, разбила горшок.
— Могу ли я поговорить с тобой наедине, царица? — спросил управитель царского дома Карис, поджидавший Яххотеп у дверей храма.
— Ты чем-то опечален? Плохие вести с поля боя?
— Не пугайся, царица, плохих вестей нет. Но я долго обдумывал некое событие и могу лишь с тобой поделиться возникшими подозрениями. Скрывать их я не вправе.
Круглолицый Карис обыкновенно бывал замкнут, невозмутим, ровен и умел в самую трудную минуту подбодрить шуткой. Никогда еще царица не видела его таким подавленным и угрюмым.
— Нельзя ли нам удалиться от свиты? Никто, кроме тебя, не должен услышать того, что я скажу.
Царица с управителем царского дома медленно обошли двор храма.
— Внешний враг коварен и опасен, царица, но еще коварней враг, притворяющийся другом. К счастью, Хирей выследил всех прислужников Апопи. Отныне жители Фив преданы тебе и прославляют тебя. Более того, они наконец осознали, что путь к отступлению отрезан и придется идти до конца: либо победа, либо смерть.
— Все это, Карис, мне хорошо известно. Неужели ты подозреваешь, что в городе появились новые сторонники Апопи?
— Нет, Хирей не теряет бдительности, и я абсолютно уверен: жители Фив нас не предадут. Речь идет о другом, гораздо более важном и ужасном событии.
Управитель царского дома умолк, у него от волнения пересохло во рту.
— Долгие годы я, верный слуга фараона, докладываю о главном, отсекая ненужное. Я о многом осведомлен, масса посланий прошла через мои руки. Так вот, я прочел все донесения, касающиеся гибели фараона Секненра.
Яххотеп застыла, потрясенная.
— Ты заметил что-нибудь странное?
— Царица, я совершенно убежден, что фараон попал в засаду. Гиксосы подстерегли его, окружили, отрезав от остальных, и убили, руководствуясь указаниями кого-то из приближенных. Столько знать и так точно все рассчитать мог только свой.
— Иными словами, ты заподозрил, что среди нас есть предатель?
— У меня нет ни доказательств, ни улик. Но мой собственный вывод таков.
Яххотеп подняла глаза к небу. К предательству своих она не была готова, это удар в спину.
— Кого именно ты подозреваешь?
— Никого, царица. И я горячо надеюсь, что ошибся.
— Но если ты прав, отныне мне следует держать в тайне все намерения и планы.
— Да, никого не посвящай в них без крайней необходимости. И умоляю тебя, царица, не доверяй никому.
— А тебе я могу верить по-прежнему?
— Не знаю, можно ли теперь верить людям на слово. А кроме слова чести я ничего не могу тебе дать, Царица.
7
На защиту последних в Аварисе египетских гробниц, которым грозило разрушение, неожиданно встали самые слабые и беспомощные: одряхлевшие вдовцы и вдовицы. Отчаяние придало им сил. Все вместе они решились пойти во дворец к правителю и умолять его изменить решение.
Стражники оторопело смотрели, как толпа нищих немощных стариков и старух, убогих, едва бредущих, приблизилась к воротам дворца. Остановить их было нетрудно: путь старикам преградили двумя скрещенными копьями.
— Прочь отсюда! Немедленно разойдитесь по домам! — приказал им начальник стражи, родом из Анатолии.
Но с ним бесстрашно вступил в спор восьмидесятилетний калека, опирающийся на палку.
— Мы не дадим уничтожить наши гробницы! Там вечная обитель моей жены, моих родителей, моих дедов и прадедов. Там покоятся близкие и предки большинства жителей Авариса. Мирный сон мертвых — не помеха процветанию царства!
— Такова воля правителя.
Недовольные упорствовали. Ни слова не говоря, они сели у ворот на землю и приготовились ждать.
Перебить их всех до единого не составляло труда. Однако начальник стражи предпочел сначала доложить о них визирю.
— Старики и старухи? Кто бы мог подумать! — изумился Хамуди.
— Они не желают расходиться по домам. Требуют, чтобы их отвели к правителю.
— Вот дураки! Никак не уразумеют, что правитель не чета их прежнему фараону. Так что ж, они шумят, бесчинствуют?
— Нет, сидят молча. Как прикажете их казнить?
— Казнить… Нет, я приготовлю им кое-что получше казни. Передай госпоже Аберии, пусть явится ко мне. А я пока что попытаюсь добиться согласия правителя.
Госпожа Аберия предавалась любимейшему занятию. Широченными ладонями великанша душила живое существо. Правда, на этот раз у нее в руках билась лань, чье нежное мясо пойдет на стол правителю Апопи, а не знатная египтянка, ставшая при гиксосах рабыней. Душить женщин Аберии нравилось гораздо больше, и благодаря злющей жене правителя жертв ей хватало. Одни замирали от ужаса, другие пытались сопротивляться, но кончалось все одинаково. Апопи ценил в Аберии неутолимую жажду мести и мучительства. Ее чудовищная жестокость внушала дикий страх и учила побежденных смирению и рабской покорности.
— Великий визирь зовет тебя, поспеши, — сказал начальник стражи.
Аберия радостно затрепетала в предвкушении поживы. Она отлично знала, что Хамуди не станет тревожить ее зря. Видно, придумал что-нибудь и впрямь забавное. Поначалу она была явно разочарована.
— Ты предлагаешь мне возиться с этим старичьем?
— Тебе поручено наказать опасных мятежников, — отвечал Хамуди.