— Победа досталась нам дорогой ценой, слишком дорогой.
— Египтяне дерутся, как дикие звери, хотя вооружены одними копьями и сражаются в пешем строю. К счастью, колесницы дают нам огромное преимущество. К тому же, владыка, мы убили их предводителя. Секненра мертв.
Лицо Апопи оставалось непроницаемым. «Если бы не соглядатаи и не подкупленные предатели, что разлагают врага изнутри, нам бы не удалось его убить», — думал правитель.
— Где мертвое тело Секненра?
— Египтянам удалось унести его с поля боя.
— Жаль. Его хорошо бы вывесить наверху главной башни. А царица Яххотеп цела и невредима?
— Увы, владыка. Но слабая женщина не сможет продолжать борьбу. После смерти мужа она запросит пощады. Жалкие остатки повстанческой армии вмиг рассеются. Мы их раздавим.
— Забавное зрелище! — воскликнул повелитель.
На арену выпустили свирепого быка с глазами, налитыми кровью. Он хрипел и рыл землю копытом. Перед ним бросили беззащитного человека, нагого и безоружного.
Глава колесничих побелел.
В несчастном он узнал своего лучшего воина, отважно сражавшегося в битве при Кусах.
— Игра занимательна и проста, — продолжал повелитель. — Бык бросается на жертву. Единственная возможность спастись — схватить чудовище за рога и вскочить ему на хребет. Прыжок довольно опасный. Критский художник Минос, что расписывал мой дворец, утверждал, будто у него на родине очень любят эту забаву. Кстати, росписи у меня ярче и красивее, чем в Кноссе, верно? Или ты не согласен?
— Верно, владыка!
— Гляди-ка. Бык могуч, и нрав у него суровый.
Бык сейчас же помчался к несчастному, который обратился в бегство, — ему и в голову не пришло прыгнуть врагу на спину. Воин немедленно поплатился за роковую ошибку. Бык подцепил его на рога. Подбросил в воздух. Затем еще раз пырнул рогами упавшего, растоптал его и встал, тяжело дыша.
На лице Апопи отразилось крайнее презрение.
— Это ничтожество не оправдало моих надежд ни на арене, ни в бою, — заключил он. — Он бежал тогда и сейчас. Жалкий трус. Другого о нем не скажешь. Но всю ответственность за наши поражения несет не он, а его командир, не так ли?
Лоб главного колесничего покрылся крупными каплями пота.
— Поверь, владыка, я сделал все, что мог. Никто не справился бы с ними лучше.
— Ты глуп, колесничий. Глуп, раз на тебя напали внезапно. Глуп, раз твоих воинов били египтяне в южных провинциях. Твои воины недостойны называться гиксосами. Глуп, раз полагаешь, что враг повержен. Встань.
Глава колесничих повиновался.
Правитель выхватил из ножен кинжал с золоченой рукоятью, с которым он никогда не расставался.
— Прыгай вниз, в лабиринт, или я сам тебя прирежу. Тебе нет прощения.
Глаза правителя кровожадно вспыхнули. Колесничий не стал медлить, спрыгнул с возвышения и упал, ободрав ладони и колени.
На первый взгляд, лабиринт не представлял никакой опасности.
Дорожки, кое-где поросшие травой и огороженные живой изгородью, вились и переплетались. Перебраться через изгородь было нельзя, оставалось пробиваться к выходу, пройдя все испытания до конца.
Впереди колесничий заметил пересохшую лужу крови. Не долго думая, он подпрыгнул, словно преодолевал невидимое препятствие, и не ошибся. Два ножа стремительно скрестились у него под ногами, грозя отсечь ступни.
На этот раз правитель остался доволен сообразительностью воина. С тех пор как его лабиринт оснастили затейливыми ловушками, не всякому удавалось пройти хотя бы первое испытание.
За поворотом изгороди колесничему вздумалось снова прыгнуть. Второй прыжок его погубил.
Земля разверзлась под ним, и он очутился в водоеме, где его поджидал голодный крокодил.
Крики несчастного не тронули ни крокодила, ни повелителя. Слуга поспешно принес Апопи бронзовую чашу для омовения рук.
В то время как крокодил разрывал на части военачальника, повелитель спокойно ополаскивал длинные пальцы.
2
С тех пор как с поля брани было доставлено иссеченное тело погибшего фараона Секненра, тридцатидвухлетняя царица оставалась при нем неотлучно.
Яххотеп повелела, чтобы следы ужасных ран и увечий не были сглажены и стерты бальзамировщиками. Она хотела сохранить память о великой отваге павшего, что сражался до смертного часа один против полчищ врагов. Его мужество сплотило египтян перед лицом ужасной опасности — неведомых им дотоле грозных боевых колесниц, запряженных лошадьми.
Потомок обедневшего знатного рода, Секненра боготворил Яххотеп, и она отвечала мужу всепоглощающей любовью. Ее восхищало благородство Секненра, его целомудрие, самоотверженное служение идее освобождения Египта от иноземного гнета, страстное желание вернуть царству былое величие. Рука об руку Секненра и Яххотеп преодолели множество трудностей, прошли не одно испытание, прежде чем вытеснили гиксосов из северной части Фив и тем самым положили начало освободительной борьбе.