* * *
Эйла.
Эйла.
Крайер повторяла в голове её имя, изучая каждый его угол и изгиб, когда ранним утром следующего дня сидела на подоконнике в спальне с книгой на коленях и наблюдала, как солнце золотым отблеском отрывается от горизонта.
Руки болели. На кончиках пальцев остались ужасные царапины, кожа содрана до крови – следы того места, где она вчера отчаянно царапалась о камни в поисках опоры для рук, когда соскальзывала в пропасть. После приёма у врача, служанка Крайер Малвин приготовила ей успокаивающую ванну; вместе они смотрели, как грязь и кровь стекают с тела Крайер и исчезают под мыльными и паровыми струями. Врач дал ей мазь, способную устранить дефекты на коже столь же легко, как и залечить рану на запястье. Через несколько часов у Крайер будут чистые кончики пальцев, и пропадут все физические напоминания о том, что она, по сути, чуть не погибла. Что её спасли.
Она ещё не наносила мазь.
Вместо этого она ковырялась в ранах, бередя царапины. Крошечные бусинки крови проступали на коже, как драгоценные камни. Кровь автомов не так уж сильно отличается от человеческой, за исключением цвета. Если человеческая кровь красная, то у автомов она тёмная, синяя, почти фиолетовая. Теперь Крайер посмотрела на свою кровь, сияющую на свету, и выдохнула. Фиолетовая. Нечеловеческая. Безупречная.
И всё же...
Первые розовые лучи рассвета проникали в окно, окрашивая стопки книг и карт на письменном столе Крайер и кровати с балдахином. На дальней стене её спальни висел шёлковый гобелен. Крошечные, переплетённые серебряные и золотые нити ярко блестели на солнце, выделяясь на глубоком красочном фоне.
В отличие от большинства гобеленов во дворце, этот был очень простым. Здесь не было автомов-охотников, преследующих дикого кабана, с человеческими слугами, бегущими позади с собаками, ни изображения Железного Сердца, ни усыпанного драгоценностями замка, ни кораблей, покачивающихся на синем шёлке океана. Там была только женщина. Темноволосая, смуглокожая, красивая, она смотрела на спальню Крайер со стены. Её платье было шафраново-жёлтого цвета, губы – цвета корня марены. Её глаза были пронизаны золотом.
Кира.
Первая из своего Вида.
В солнечном свете её глаза почти светились.
Когда раздался стук в дверь, Крайер выпрямилась, положила книгу на бёдра, а потом отложила её в сторону.
– Войдите, – сказала она, и Эйла (Эйла) вошла к ней в покои.
Она выглядела так же, как и прошлой ночью – красная одежда, растрёпанная тёмная коса, большие карие глаза. От неё исходила та же напряжённость, словно её кожа источала тепло, хотя она просто стояла в дверном проёме, а не спасала жизнь Крайер.
Как будто она была не просто обычной девушкой.
Как будто она была летней бурей во плоти.
Руки Эйлы повисли вдоль туловища, пальцы запутались в складках одежды. Крайер казалось, что она поймала бабочку сложенными чашечкой ладошками, и теперь та отчаянно бьёт крыльями.
– Вы звали меня? – спросила Эйла.
Её голос был низким, немного хрипловатым.
Возможно, эта бабочка – оса.
Одна оса уже однажды ужалила Крайер. Она ухватилась за это воспоминание, и внезапно ей захотелось вспомнить, каково это.
– Эйла, – сказала Крайер, имя сорвалось с её губ. – Я вызвала тебя сюда, потому что должна кое о чём спросить.
Эйла вздёрнула подбородок:
– Каким бы ни было моё наказание, я приму его с высоко поднятой головой.
– Наказание? – Крайер пристально посмотрела на неё. – Пойдём, пройдёмся.
– Пройтись с вами?
– Да. Или ты не поняла меня?
– Нет, я поняла вас, – сказала Эйла, а затем добавила: – миледи.
Как будто только сейчас вспомнила, что ей полагалось называть Крайер по титулу. Она стояла, не шевелясь, пока Крайер поднялась с подоконника и подошла к Эйле в дверях. Пространство, казалось, схлопнулось, когда Крайер подошла к ней вплотную.
Она повела её по извилистым коридорам дворца, молча шагая на несколько шагов впереди, как и полагалось, хотя с каждым шагом ей хотелось обернуться, чтобы посмотреть Эйле в лицо, попытаться прочесть выражение её лица, разгадать, о чём она думает. Лицо Эйлы было завораживающим. Крайер видела её всего два раза, но уже знала его, как созвездия на небе.
Это было похоже на гобелен с Кирой: с первого взгляда бросались в глаза самые насыщенные цвета её кожи, бровей и розовый оттенок губ. Со второго взгляда замечаешь золотые нити, искорку в глазах и крошечный шрам на левой скуле, вечно хмурый вид – и ты уже очарован.
Кожа Крайер казалась слишком натянутой.
Она вывела Эйлу из дворца в сады, влажные от поздней утренней росы, а затем на утёсы. Прохладный морской воздух принёс облегчение.
Они остановились только тогда, когда достигли самого края утёса – того самого места, где прошлой ночью Крайер упала, а Эйла вытащила её. Крайер потёрла запястье. На утёсе остались следы от её падения: тёмные пятна там, где Крайер хваталась за пучки водорослей, зазубренный обломок скалы. Восемь пар следов, отпечатавшихся в мягкой грязи: Крайер, Эйлы и гвардейцев.
– Вот здесь, – сказала Крайер, – я упала.
Пауза.
– Да, миледи.
– Почему ты спасла меня? – спросила Крайер.
Впервые за всё время Эйла подняла глаза и встретилась взглядом с Крайер, вызвав у неё шок.
– Это моя работа, – медленно произнесла она. – Это моя работа – служить дому правителя Эзода. И вам тоже.
Собственно, так она и должна была отвечать.
Но Крайер хотела услышать совсем другое.
– А другой причины нет? – спросила она, сопротивляясь желанию наклониться ближе. – Не было другой причины сохранить мне жизнь?
Ты когда-нибудь видела меня раньше, в садах? Ты что-то увидела во мне?
Разве ты не видишь, что я другая? Ущербная?
Посмотри на меня ещё раз.
Рот Эйлы скривился, но она не подала виду – и это тоже было облегчением.
И всё же: это румянец проступил на её щеках, под смуглой кожей, под веснушками? Или это игра утреннего солнца, которое взошло как порыв ветра, как взрыв селитряных бомб в ночном небе, разноцветных, огненных и светящихся? Теперь Крайер чувствовала, как внутри неё тоже что-то лопнуло. Ты что-то увидела во мне?
Ей хотелось задать этот вопрос, но она сдержалась.
Вместо ответа Эйла сама задала вопрос:
– Как получилось, что вы чуть не разбились? – спросила она.
Какой любопытный вопрос. С другой стороны, действительно: как так получилось? Почему она упала?
– В последнее время я была занята, – сказала Крайер, складывая слова вместе, как слои накрахмаленного шёлка, и прикрываясь ими. – Завтра я… меня официально обручат со скиром Киноком, будет праздник, а через три дня после этого я впервые приду на заседание Совета в качестве дочери правителя. Надеюсь, у меня это будет не последнее заседание. Так много нужно сделать… я была занята, поглощена своими мыслями. Хотелось свежего воздуха, и я подошла слишком близко к краю обрыва.
Эйла кивнула, а затем подняла глаза, встретившись с пристальным взглядом Крайер:
– Почему вы не донесли на меня?
Эйла протянула руку и коснулась груди – там, где под рубашкой, должно быть, висело запретное ожерелье, холодящее разгорячённую кожу. Эйла плотно сжимала челюсти, выпятив подбородок.
Крайер сглотнула, хотя в этом не было необходимости. Хороший вопрос. Слишком много вопросов без ответов – Крайер такие ненавидела.
– Потому что ты спасла мне жизнь, – запинаясь, ответила она.
Эйла помотала головой:
– Стража прибыла достаточно быстро. С вами всё было бы в порядке, даже если бы меня там не было.
– Это правда, – признала Крайер, потому что так оно и было. Всегда было. Её стража всегда была на высоте. – Отец создал меня с сигналом тревоги, – внезапно ей захотелось, чтобы Эйле стало понятно. – Если у меня пульс слишком учащается, устройство посылает гвардейцам беззвучный сигнал бедствия. Даже мы его не слышим, а они услышат.
Она говорила только для того, чтобы заполнить тишину, и поэтому замолчала.
Брови Эйлы слегка приподнялись. Лёгкий ветерок, словно невидимый палец, шевелил маленькие завитки волос, выбившиеся из косы Крайер. Волосы у автома были густыми и блестящими, обычно их носили высоко на голове, заплетая в косу, скрученную в тугой венец. Внезапно Крайер почувствовала себя очень незащищённой, слишком остро ощущая крошечные, тонкие завитки на висках и затылке. Ей было неуютно под пристальным взглядом Эйлы. Она смутилась.
– Это потому, что я видела, как вы плачете? – сказала Эйла и сильно прикусила нижнюю губу.
– Я не плакала, – натянуто сказала Крайер.
– Вы плакали, я видела. Я дотронулась до вас. Морская вода не такая тёплая.
Они пристально посмотрели друг на друга.
– Прекрасно, – сказала Крайер. – Но я твоя миледи. И ты не единственная, кто прошлой ночью видел нечто, не предназначенное для твоих глаз, – она многозначительно посмотрела на то место, где должно было висеть ожерелье. – Таким, как ты, нельзя носить подобные безделушки.
Руки Эйлы дёрнулись, будто ей захотелось дотронуться до своего ожерелья.
– Это не безделушка.
– Что бы это ни было, оно запрещено, – Крайер склонила голову набок. – Это правда, что люди собирают блестящие предметы, как сороки?
Она видела, как птицы с чёрными перьями задерживались на высоких ветвях и пикировали вниз, чтобы осмотреть упавшие монеты; однажды она даже слышала о вороне, которая чуть не выклевала глаз благородной даме, пытаясь осмотреть её украшенную драгоценными камнями диадему. Иногда, во время трапез в большом зале, она вспоминала эту сказку, и каждый раз приходилось прятать улыбку за рукавом.