За несколько месяцев до прибытия Кинока Крайер с отцом отправились на прогулку вдоль морских утёсов.
– Последователей у Кинока немного, и они разобщены, но он набирает влияние такими темпами, что мне и не снилось, – объяснил Эзод.
Она внимательно слушала, пытаясь понять, к чему он клонит. Она слышала о собраниях Кинока, если их вообще можно назвать “собраниями" – по сути, это были просто интеллектуальные сборища, на которых небольшие группы автомов делились своими взглядами, обсуждали политику и дальнейшие действия.
– Скир Кинок – философ, а не политик, – сказала Крайер отцу. – Он не представляет угрозы твоему правлению.
Стоял конец лета, небо было ясным и голубым, как цветы дельфиниума. Крайер дорожила этими долгими, медленными прогулками с отцом, копила мгновения, как драгоценности – красивые вещицы, которые можно вынуть и полюбоваться на свету. Она с нетерпением ждала их каждый день. Это было их время – подальше от Красного Совета, от учёбы, – когда она могла учиться у отца и только у него.
– Да, но его философия набирает популярность среди Рукотворных, а защищать их и управлять ими – наша с тобой обязанность. Надо убедить его присоединиться к семье – чтобы преодолеть пропасть.
Крайер остановилась рядом с морскими цветами, которые только начали распускаться на краю утёса.
– Конечно, если он не согласен с принципами Традиционализма, то не согласится и на союз, который ты ему предлагаешь, – она пока не могла заставить себя произнести слово "замужество".
– Это вполне может быть, но у меня есть основания полагать, что он воспользуется этой возможностью. Так он получит власть и статус. А мы получим стабильность и доступ. Мы сможем следить за Движением за Независимость и успешнее сдерживать его.
– Значит, ты не согласен с целями Движения? – спросила Крайер.
Эзод уклонился от ответа:
– По-моему, они придерживаются слишком крайних взглядов на человечество. Одно дело подчинять тех, кто ниже тебя, но совсем другое – вести себя так, будто их вовсе не существует. Надо строить политику исходя из реальности того, откуда мы пришли. Нас создали не в пустоте, без истории. Невежественно полагать, что мы не можем учиться у существующих структур человечества.
– Считаешь Движение за Независимость экстремистами… Значит, их лидер тоже опасен? – спросила Крайер.
– Нет, – холодно ответил Эзод и добавил: – Пока ещё.
Она всё поняла. Крайер станет своеобразной повязкой на ране – пока что незначительной, но со временем способной загноиться. Она станет мостом через крошечный пролом в железном правлении Эзода и его контроле над всей Зуллой от восточного моря до западных гор – за исключением королевства Варн. Варн был частью Зуллы, но по-прежнему управлялся монархом-автомом – королевой Джунн, прозванной Королева-Дитя, Безумная Королева, Пожирательница Костей.
Эзоду больше не нужны расколы. Он жаждет объединения.
Он хочет того же самого, чего, по мнению Крайер, хочет и Кинок: власти.
Итак ветви над головой Крайер наполовину обнажились из-за приближающейся зимы, но деревья стояли так плотно, что закрывали почти весь слабый серый солнечный свет и окутывали лесную подстилку тенью. Листья над головой были похожи на медную гравюру, на тысячу машущих рук, окрашенных оттенками красного, оранжевого и полированного золота; внизу они были бледно-коричневыми, будто мёртвыми. Крайер чувствовала запах влажной земли и древесного дыма, мускус животных, резкий аромат сосны и древесного сока. Это так отличалось от того, что она обычно ощущала на ледяных берегах Стеорранского моря: острый морской воздух, привкус соли на губах, тяжёлый запах рыбы и гниющих водорослей.
Чтобы добраться до этих лесов, требовалось полдня езды, и поэтому Крайер была здесь всего один раз, почти 5 лет назад. Отцу нравилось охотиться на оленей, как и людям. Она вспомнила, как в тот вечер съела несколько кусочков горячей оленины с пряностями – набила желудок едой, которая ей не требовалась. Скорее ритуал, чем приём пищи. Основа отцовского Традиционализма: внедрение человеческих привычек и обычаев в повседневную жизнь. Он говорит, что так создаётся смысл, структура. В большинстве случаев Крайер принимала убеждения Эзода. Вот почему она называла его “отцом", хотя у неё никогда не было матери и она никогда не рождалась. Её заказали, создали.
В отличие от людей, всё, что нужно автому, это камень-сердечник. Если человеческим телам нужны мясо и зерно, автому нужен камень-сердечник: из особого красного минерала, пропитанный алхимической энергией; необработанный камень добывали глубоко в западных горах, а затем алхимики превращали его в мощный магический предмет. Именно так Томас Рен, величайший из людей-алхимиков, сотворил их почти 100 лет назад, создав Киру –первую. Автомы до сих пор моделировались по её образу и подобию.
Крайер пробиралась сквозь подлесок, держась в самой тёмной тени. Её шаги были бесшумны, даже когда она ступала по веткам и сухим листьям, рыжему ковру из сосновых иголок. Никто не мог услышать её приближения: ни олень, ни лось, ни даже другие автомы. Каждые несколько мгновений она останавливалась и прислушиваясь к звукам, издаваемым маленькими животными, пробирающимися сквозь кусты, шёпоту ветра, перекличкам полуденных птиц и старых ворон. Она старалась сдерживать сердцебиение. Если оно застучит, сигнал тревоги в задней части шеи прозвучит так громко, что услышат другие автомы – сбегутся все её гвардейцы.
Церемониальный лук оттягивал руку. Он был вырезан из цельного куска тёмно-красного дерева, отполирован до идеального блеска и инкрустирован прожилками золота, драгоценными камнями, костью животных. Три стрелы, вложенные в ножны за спиной, были не менее прекрасны: одна с железным наконечником, другая с серебряным, а третья с костяным. Железо – для силы, серебро – для процветания, кость – для двух тел, связанных воедино.
Щёлк. Крайер резко обернулась, уже зарядив стрелу и готовая выстрелить, но вместо этого столкнулась лицом к лицу с самим Киноком. Он застыл на полпути, частично скрытый массивным дубом, половина его лица была в тени, а другая – освещена водянистым солнечным светом. Каждый раз, когда она видела его, а теперь это случалось примерно по десять раз в день с тех пор, как он поселился в гостевых покоях отца, Крайер вспоминала, насколько он красив. Как и все автомы, он был высоким, сильным и широкоплечим, Созданным для того, чтобы быть прекраснее самого красивого человека. На лице играли свет и тени: высокие скулы, линия подбородка как лезвие ножа, тонкий острый нос. Его кожа была смуглой, но на оттенок светлее, чем у неё, тёмные волосы коротко подстрижены. Его карие глаза были острыми и изучающими – глаза учёного, политического лидера. Её жених.
Её жених, который целился стрелой с железным наконечником прямо в лоб Крайер.
Был момент – настолько краткий, что, когда она вспоминала позже, то её одолевали сомнения, – когда Крайер опустила свой лук, а Кинок нет. Одно-единственное мгновение, в течение которого они смотрели друг на друга, и Крайер чувствовала, как нервы слегка натягиваются.
Затем Кинок, улыбаясь, опустил лук, а она отругала себя за глупые мысли.
– Леди Крайер, – сказал он, продолжая улыбаться. – Вряд ли нам можно общаться, пока охота не закончится... Но с вами говорить намного приятнее, чем с птицами. Вы уже что-нибудь поймали?
– Нет, пока нет, – сказала она. – Надеюсь подстрелить оленя.
– А я – лису, – он сверкнул зубами.
– Почему это?
– Они проворнее оленей, меньше волков и умнее ворон. Мне нравятся достойные задачи.
– Понятно, – она пошевелилась, уловив далёкую возню кролика в подлеске.
Тени ложились пятнами на лицо и плечи Кинока, как лошадиная масть. Он продолжал смотреть на неё, последние остатки улыбки по-прежнему играли в уголках его безупречного рта.
– Желаю вам удачи с лисой, скир, – сказала она, готовясь выследить кролика. – Смотрите, не промахнитесь.
– Вообще-то, я хотел поздравить вас, миледи, – внезапно сказал он, – пока мы здесь, вдали от… дворца. Слышал, вы убедили правителя Эзода разрешить вам присутствовать на заседании Красного Совета на следующей неделе.
Крайер прикусила язык, пытаясь скрыть волнение. После многих лет унизительный просьб, отец согласился позволить ей присутствовать на заседании Совета. После нескольких лет изучения истории, философии, политологии, чтения и перечитывания книг из дюжины библиотек, написания очерков и писем, а иногда и маленьких лихорадочных манифестов ей наконец разрешат занять место среди Красных Советников – может быть, даже поделиться своими предложениями по реформе Совета. Как дочери правителя, участие в Красном Совете было её правом по рождению; оно столь же принадлежит ей, как и её Столпы. Ради этого её и создали.
– Наверное, вы правы, – продолжил Кинок. – Я прочитал открытое письмо, которое вы отправили советнице Рейке – о предлагаемом перераспределении представительства в Красном Совете. Вы правы в том, что, хотя в Зулле каждый район, кроме Варна, имеет право голоса, ни у одной системы ценностей нет права голоса.
– Вы читали моё письмо? – спросила Крайер, поднимая на него взгляд. – Его никто не читал. Сомневаюсь, что даже советница Рейка прочла.
Она не смогла сдержать нотку горечи в голосе. Это было глупо, но она думала, что советница Рейка всё же прислушается к её мнению. Её предложение заключалось в том, что Красные Советники, заседающие в отцовском совете, должны как-то учитывать интересы и людей, живущих в местах компактного проживания. Хотя она и недоумевала: когда Кинок повторил её выражение “система ценностей", не подразумевает ли он собственные ценности? Какие ценности он имеет в виду: те, которые сам пытается распространить с помощью Движения за Независимость, или ценности людей?