– Правитель, – сказал Кинок, нарушая ужасное молчание. – При всём уважении, глаза всего мира наблюдают за вами пристальнее, чем когда-либо. О сегодняшнем нападении пойдут слухи. Надо доказать всему миру, что леди Крайер жива и здорова – и что ваше положение в Зулле не пошатнулось.
– И как ты предлагаешь нам это сделать, скир? – спросил Эзод.
– Во-первых, – сказал Кинок, – придётся ускорить свадьбу. Не дадим им времени спланировать ещё одно нападение. Во-вторых, леди Крайер должна постоянно находиться под стражей. Сегодня ночью она едва спаслась, – ему так хорошо удавалось казаться обеспокоенным, что Крайер чуть не стошнило. – В-третьих, мы находим эту служанку и убиваем её.
Глаза Крайер расширились, но Эзод уже кивнул:
– Как всегда, прекрасный совет, скир Кинок, – сказал он. – Свадьба будет через неделю. Назначь четырёх лучших гвардейцев следить за леди Крайер днём и ночью. И да, Скир, найди ту служанку. Принеси мне её голову. Я хочу её видеть.
Кинок кивнул:
– Конечно, правитель.
И он вышел из комнаты, оставив Крайер и Эзода наедине.
– Отец... – начала она.
– Если ты собираешься просить о жизни служанки, дочь, я настоятельно советую тебе этого не делать.
– Я и не собиралась, – спокойно сказала Крайер. – Я не хочу ничего, кроме небольшого одолжения. Теперь, когда через неделю я выхожу замуж, разреши мне на 3 дня съездить в Акушерню, где я появилась на свет, – она проигнорировала то, как поднялись брови Эзода, и быстро продолжила: – Хочу сделать подарок будущему мужу. Когда-то это было традицией, не так ли, как охота? Невеста дарит своему суженому самодельную вещь, изящную безделушку, знак доброй воли. Позволь мне что-то подобное подарить и Киноку, как жест доброй воли и веры в наше совместное будущее. О большем я не прошу.
Забери меня отсюда. Подальше от него.
– Дочь моя, сегодня тебя чуть не убили. Ты действительно хочешь покинуть дворец?
– Я никому не скажу, куда направляюсь. Даже Киноку. Будем знать только мы с тобой. И можешь послать со мной дюжину гвардейцев. Да хоть две дюжины. Если служанка была шпионкой, кто знает, сколько ещё слуг работает на королеву? А заодно в дороге я в большей безопасности, чем здесь.
Он задумался.
– Пожалуйста, отец, – сказала Крайер. – Всего три дня.
– Ладно, – сказал Эзод. – Три дня.
* * *
В начале Войны Видов костяные твари – мягкотелые и хрупкие, достигшие брачного возраста, убивающие так же легко, как умирали их детёныши-личинки, – считали себя королями этой земли. К концу Войны небо почернело от дыма двадцати тысяч трупов, и высший Вид занял своё законное место. Эпоха автомов как простых домашних животных и собственности человечества закончилась. Началась Золотая Эра. – из книги "Эпоха Просвещения", написанной Идоной из дома Фириса, 3382960905, год 19 э.а.
24
Вот два изменения, произошедшие с тех пор, как Эйла в последний раз посещала рынок в центре Калла-дена. Во-первых, платье Люны наконец исчезло. Может быть, его разорвали в клочья любопытные чайки, а может быть, его просто унесло сильным порывом морского ветра. Неважно, как это произошло, результат был тот же: платье исчезло, а вместе с ним и призрачное присутствие Люны, которая когда-то висела, как и платье, над рыночной площадью в качестве сурового напоминания о том, что никто никогда не был в безопасности.
Второе изменение заключалось в том, что Эйла и Бенджи стали беглецами.
– Вот и он, – прошипел Бенджи ей на ухо. – Вот этот ублюдок.
Она проследила за его взглядом.
Они прятались за штабелем бочек с устрицами на рынке в Калла-дене. Это был второй рассвет с момента нападения, с тех пор как Эйла безуспешно пыталась убить Крайер. Они с Бенджи провели прошедшие день и ночь у одного из старых друзей Роуэн – рыбака, который жил в крошечной лачуге, приютившейся на изгибе прибрежных скал, которую невозможно было найти, если точно не знать, где она находится. Он узнал Бенджи в лицо и укрыл их, пока гвардейцы правителя обыскивали близлежащие деревни. Вчера они вступили в контакт с владельцем рыбной повозки, предложили ему всё, включая нескольких своих потёртых монет, плюс часы дедушки Бенджи, чтобы он закрыл глаза на то, что они заберутся в его тележку этим утром в напряжённый час перед рассветом, когда все проезжие торговцы и торговки, включая продавца рыбы, направлялись в Калла-ден на весь день, запруживая улицы. План состоял в том, чтобы провести день в деревне, купить или украсть достаточно еды для трёхдневного путешествия, а затем на закате проскользнуть обратно в повозку с рыбой. Оттуда они покинут Калла-ден под прикрытием движения и окружающих торговцев, а продавец рыбы отвезёт их в доки.
К тому времени должна будет наступить ночь – чёрные утёсы, чёрные скалы, чёрная вода. Лучшего времени для того, чтобы незаметно проникнуть на чей-нибудь корабль, не найти.
Всё шло хорошо – они стащили трёхдневный запас хлеба, солёного мяса, сухарей, бурдюки с водой. Всё шло по плану.
Но чертова повозка с рыбой в условленном месте так и не появлялась.
Они ждали на другой стороне рыночной площади, и, прищурившись, Эйла посмотрела на разносчика рыбы и подумала, что с ним что-то не так. Он двигался как-то неуверенно.
– Он собирается уехать без нас, – прошептала она, продолжая следить за ним взглядом. – Наверное, он понял, кто мы такие.
– Пожалуйста, не высовывайся, – прошептал в ответ Бенджи.
Она рискнула взглянуть на него. Лицо его было почти полностью скрыто под капюшоном – оба позаимствовали плащи с капюшонами у рыбака, – но по тому, как он поджал губы, Эйла поняла, что ему больно. Его ранили во время нападения, гвардейца рассёк ему мечом левую икру. Порез был недостаточно глубоким, чтобы повредить что-то важное, но всё равно причинял боль. Если они не позаботятся об этом в ближайшее время, может произойти заражение, и от этого каждый шаг Бенджи становился невыносимым. От боли его губы постоянно сжимались в тонкую белую линию.
Эйла отвела взгляд. Она пыталась не думать о губах Бенджи.
Его поцелуй. Её нож. И всё это впустую.
Ей не удалось включить сигнал тревоги Крайер, но план провалился не из-за этого. Бенджи и другие повстанцы предположили, что у неё что-то пошло не так, и воспользовались шансом. Они пробрались в кабинет Кинока даже без всяких отвлекающих манёвров. Стража их не заметила. Они нашли сейф, спрятанный на книжной полке, но когда Бенджи, единственный среди них, кто умел читать на языке Создателей, взломал замок, компаса, который привёл бы их к Железному Сердцу, там не было. Они нашли нечто совершенно другое: выцветший кусок пергамента с тремя словами на нём:
Лео
Сиена
Турмалин
Имена её дедушки и бабушки и что-то ещё.
Услышав, что гвардейцы подняли тревогу, мятежники покинули кабинет, прихватив с собой кусок пергамента. Как и планировалось, они ждали Эйлу в музыкальном салоне, дико озираясь по сторонам и тяжело дыша среди безмолвных прекрасных инструментов, словно грабители в нетронутой могиле.
Эйла не знала, какое выражение было у неё на лице, когда она ворвалась в салон, но Бенджи было достаточно одного взгляда на неё.
– Крайер жива. Бежим, – сказал он остальным.
И они сбежали: через то же окно, через которое прокрались внутрь, а затем через тёмные сады, и никто из них не останавливался, пока дворцовая территория не осталась далеко позади и не затерялась среди лишённых света холмов между дворцом и окружающими фермами и деревнями. Оттуда Бенджи и Эйла отделились, переночевали в ветвях солнечной яблони какого-то фермера и ещё до рассвета добрались до хижины рыбака.
А теперь они беглецы. Это была единственная часть плана, которая прошла так, как ожидалось. Но вместо славы: компаса, дающего проход к Железному Сердцу, побеждённого Движения за Независимость Кинока, сердца Крайер в руках Эйлы (нет, пронзённого её ножом) – вместо всего этого им пришлось рассеяться. У Эйлы и Бенджи не было возможности узнать, пережили ли остальные ночь. Они были в бегах, одни, с пустыми руками, после того как отдали все деньги мужчине с повозкой для рыбы.
О, он точно собирался скрыться без них. Взять их деньги и дать дёру.
– Ублюдок, – пробормотала Эйла.
Но у неё не было возможности проклинать его дальше, потому что её внимание привлекла авария на другой стороне рынка, всего в нескольких киосках от рыбной повозки. У неё кровь застыла в жилах: стража. Их было с полдюжины, и у всех герб правителя. Пока она смотрела, один из солдат перевернул бочку, расплескав устрицы и рассол по булыжникам. Один из продавцов-людей возмущенно закричал, но другой гвардеец повалил его на землю и приставил меч к горлу.
– Нужно выбираться отсюда, – выдохнула Эйла.
– Тебе придётся мне помочь, – натянуто сказал Бенджи.
Она обхватила его рукой за спину, помогая подняться на ноги. Он тяжело опирался на неё, морщась при каждом шаге, и вместе они двинулись прочь от рыночной площади, держась в последних тенях угасающей ночи. Где-то на востоке восходящее солнце, должно быть, простирает свои руки над краем Стеорранского моря, окрашивая небо и воду в бледно-розовый цвет, похожий на блеск жемчужной пуговицы.
Эйла хотелось двух вещей. Первой была месть. Второй было то, в чём она не хотела признаваться самой себе, не могла выразить словами, потому что даже от мысли об этом её сердце превращалось в мост, рушащийся в воду, а все его осколки уносило течением чего-то гораздо более древнего и могущественного, чем она сама. Прямо сейчас у Эйлы не было ничего, кроме этих осколков. Ей нельзя проявлять слабость.