- Бинтами запаслись?
- Зачем?—вожатая округлила глаза.
—Раны перевязывать.
Вожатая задумалась.
— А мы тогда придем после войны. — И повелела отряду запеть ту же задорную песню, и увела.
Каждый вождь мог привести на сбор племени двоих новичков. Красный Лис явился с одним Олегом Гречко. Тот шел, не глядя по сторонам, стиснув зубы.
Близко один от другого горели два костра. Новичков провели между кострами и поставили, очищенных огнем, перед ликом Манито. Минуту, не моргая, нужно было смотреть в яростные глаза бога, чтобы неукротимый дух его вошел в их души.
У тотемного столба стоял Ашот Шаман, одетый в кожаную юбочку, разрезанную по бокам. С широкого цветного пояса свисали колокольчики, погремушки, костяные палочки. Неизменный рог в металлической оправе свешивался с шеи.
Ашот Шаман подал знак, ему протянули гитару. Странный сорвался со струн гитары звук, будто из нее вылетел большой шмель.
—Слушайте, молодые, историю нашего племени. Когда-то в вольных прериях стояли вигвамы наших предков. Добр и гостеприимен был народ апачей. Путники радовались, увидев индейское становище. Последней лепешкой и глотком воды делились с ними индейцы. Так было. Но однажды приехала к апачам банда наемных убийц. Притворившись усталыми путниками, они попросились на ночлег. Дремлют кони апачей за вигвамами, спят стрелы в тугих колчанах... О-о-о! — хриплым речитативом пел Ашот Шаман.—Вставайте, апачи, беритесь за томагавки! Садитесь, апачи, на коней!..
...Несколько молодых воинов, отбившись, ушли на быстрых конях в степи. — Ашот Шаман стал насвистывать, и свист, тоже хриплый, так вплетался в странный голос гитары, что и он казался жужжанием. Еще и стук появился — костяшками пальцев по корпусу гитары — все ближе, ближе, ближе бьют о землю копыта горячих коней. Колышется под ветром седая трава ковыль, потрескивая, катятся перекати-поле, скачут волны. — Снова' возродилось племя! Провожает у вигвама старый отец сына: «Вернись живым домой! Конь, привези моего сына живым!» Летит над прериями орел, свистят его крылья: «Вьжь-жж-шш! Вьжь-жж-шш!» Апач кричит орлу: «Здравствуй, орел! Я твой бра-ат!» Не знает молодой воин, что в кустах его ждет белый человек с черными мыслями. Первая пуля из дальнобойной винтовки ударит в апача, а другая в орла. И останутся лежать в прерии вольные братья...
Ашот Шаман тряхнул головой и длинные волосы его разметались, и он весь зазвенел, будто бы металлический.
Где гуляет буйный ветер,
Где койоты глухо воют,
На закате мчится в чащу
Быстроногий вилорог,
Где гадюка пестрой лентой
Нижет кольца за собою —
Там меня похороните,
Там я буду одинок.
Похороните,
Похороните,
Похороните апача в сердце прерий.
Не хороните,
Не хороните,
Не хороните апача в сердце своем.
Тихо было вокруг. И хотя «старые» апачи знали песню наизусть — не раз Ашот Шаман пел ее у вечернего костра — песня заставляла задуматься.
* * *У ворот лагеря стояли автобусы, привезшие родителей. Грянул родительский день. «Гостевые» индейцы встречали родителей у проходной, провожали к саду. Туда же с песнями и речевками пришли младшие отряды.
В саду звучал почти настоящий тамтам, выжженный и выдолбленный Ашотом Шаманом из урюкового пня.
Тамтам издавал резкие сухие звуки. В стороне стоял и высоких медных ножках большой барабан, который аначи брали у лагерных музыкантов в важных случаях.
Вожди совещались, нервничали. Наконец, разошлись каждый к своему роду.
На Великом советнике были мокасины, украшенные белыми иглами дикобраза, старые джинсы с бахромой. С шеи свисало ожерелье — множество маленьких деревянных масок, скрепленных желтой цепью. К поясу прикреплен чехол. Чтобы родители не подумали, что это ерундовая кобура, Великий советник хлопнул по чехлу.
— Наши боевые томагавки лежат спокойно. На нашей земле мир.
Голос его разносился по всему саду.
Великий "советник рассказал гостям племени, как появились в лагере апачи. Сначала многие шли в индейцы, желая повеселиться: «Сейчас меня раскрасят, дадут томагавк, и я побегу пугать женщин и детей». Нет, сказали им, будет тяжело. Лишних пирогов никто апачам не испечет. А вот лишние пот и мозоли будут в достатке. Лучше подумать и уйти сейчас, чем предать племя потом. Часть ребят ушли. Те, кто остался, подверглись испытаниям. Сейчас родители сами все увидят и скажут — достойны ли апачи имени благородных индейцев.
Он подал знак — два рослых индейца выдернули копья, поддерживающие накидку, она с шуршанием расстелилась у тотемного столба. Открылся лик грозного бога. Манито надменно смотрел на зрителей.