Сбор назначили на вечер. Собрались быстро. Великий советник был без наряда, с книгой в руке. Он прошел к камню, застеленному шкурой, и раскрыл книгу.
—«Ухожу я, о народ мой, ухожу я в путь далекий:
Много зим и много весен И придет и вновь исчезнет,
Прежде чем я вас увижу». На прибрежье Гайавата
Обернулся на прощанье, На сверкающие волны Сдвинул
легкую пирогу, От кремнистого прибрежья Оттолкнул
ее на волны. «На закат!» — сказал ей тихо И пустился
в путь далекий. И закат огнем багряным Облака зажег,
и небо, Словно прерии пылало». — Он захлопнул книгу
и сказал просто:— Простимся достойно, как мужчины.
Говорить никто не хотел. Не потому, что не было слов, а — что сказать? Это женщины на прощанье тараторят, торопясь выпалить груды ненужных слов.
Насупленный Ашот Шаман сдвинул щит, закрывающий узкую щель в земле. Зажег факел, бросил его в щель и отскочил. С глухим хлопком из земли вырвался огонь. Прозрачное пламя в метре от земли рвалось, пропадало совсем, но выше этой жаркой пустоты трепетал длинный багровый язык.
Красный Лис скинул с тотемного столба накидку. Глаза Манито прикрывали кожаные лоскуты, изрезанные на узкие полоски.
—Пусть каждый скажет последние слова Великому Манито!
И сам, первым, провел рукой по плоской деревянной щеке. Сказал:
— Мы мало прожили рядом с тобой, но жили честно. Прости нас и прощай!
Он видел тотем последний раз, столб сейчас должны снять. Пока длинной чередой шли мимо столба индейцы, касаясь лица Манито, он пытался разглядеть хоть искорку жизни в нем. Но дух был слеп и нем.
У Ашота Шамана в руках появилась гитара. Он постукивал по корпусу и дергал одну и ту же струну. Словно с визгом вылетали из гитары стрелы, пытаясь догнать скачущего всадника. Все дальше удалялся всадник, все тише топот копыт и все злее и безнадежнее взвизгивали стрелы.
И струна порвалась...
Вышли в круг воины, отмеченные наградами вождей. Обнялись. Перья и томагавки они могли оставить себе.
Очень хочется, чтобы в ваших сердцах осталось уважение друг к другу, — сказал Ашот Шаман, откладывая гитару. — Братство! Все, с этого часа мы больше не племя апачей. Все освобождаются от клятвы хранить тайны племени.
- Кто не апач, пусть! — Улугбек проглотил ком. — Мы... род Красного Лиса останется апачами.
Столб вырыли. Вожди подняли его на плечи. С двух сторон молчаливой процессии шли колонны. Укутанный столб положили в мастерской Ашота Шамана. Здесь же оставили оружие.
И вышли из мастерской — мальчики.
Улугбек в темноте наткнулся на плачущего Альку. Младший Гречко виновато взглянул на вождя.
- Ничего, поплачь. С каждым бывает.
- Полчаса жду. Откуда у человека столько слез? — спросил Олег, сидящий рядом. — Посадить тебя на берегу Аральского моря — наревешь полное. У нас есть Великий Манито, Великий советник и ты, Великий ревун.
- У нас уже ничего нет!— Алька всхлипнул.— Это как будто племя умерло!
- Тебе зря дали перья: ты не стал умнее, а стал могильщиком.
- Мне перья дали за дело, не за так. У меня два, понятно? А у тебя одно.
- Зато мое перо за поимку физрука, а твои два зз траливали.
- Вы за грудки возьмитесь, — посоветовал Улугбек. — Ты, Олег, отбери перья, а ты, Алька, укуси его в живот. Вы ведь уже не апачи, а вольные граждане.
- Муторно! — хмуро пожаловался Олег.—Подраться бы с кем?
- Еще есть дела. Мы должны принять в апачи одного человека.
- Кто такой?
- Тимка в шестом отряде.
У всех наверное, было чувство, что простились слишком быстро и сухо. Посидеть бы вечером у костра, поговорить по-человечески. Мальчики слонялись по лагерю с ощущением потерянности. Доходили до сада, видели там темь, пустоту и поворачивали назад.
Кто-то первый разжег костер. И на его свет потянулись, выныривая из темноты, как из холодной воды к спасительному берегу.
Сидели и молчали.
—Ночной самолет идет, — сказал бывший вождь Зоркий Глаз, увидя повод сказать что-то. — Вырасту, вот такие самолеты буду водить.
- Давай, мы пассажирами полетим. Снова замолчали.
- А у меня хлеб не получился, — сказал один.
- Как это?
—Я же должен был вырастить, помните? А не получилось.
- А ведь забыли о нем. С любопытством стали расспрашивать — как же он выращивал, что не вырастил?
- Вы думаете, это легко?! — обиделся тот. — Попробуйте!
- Отгадайте загадку: какое самое прославленное племя из пяти букв?
- Загадай гуронам, может, они не знают.
- А ты, если такой умный, помалкивай, не тебе загадал.
—Почему не мне! На каждый язык по два уха.
Засмеялись.
В темноте зашелестели шаги, и освещенное пространство, след в след за Красным Лисом, пересекли двенадцать индейцев. У идущего последним не было ни вампума, ни перьев над головой — ничего, кроме горящего взляда.