А то, что происходит при этом на земле, Бёлль описывает так сильно и точно, что я не удержусь от цитаты: «Оглушительный грохот потряс тишину. Потом на миг все замерло снова. Но русские знали точно лишь одно — стреляли не они: человек, шедший к ним с белым флагом, внезапно превратился в клубящийся дым. И спустя несколько секунд танки открыли по усадьбе ураганный огонь. Перестроившись, они развернули башни и засыпали градом снарядов сначала южное крыло, потом центральную часть здания и северное крыло, где из директорского окна свисал крохотный красный флажок, заготовленный дворником. Флажок упал на землю, в щебень и штукатурку, осыпавшуюся со стен. Под конец русские снова перенесли огонь на южное крыло и били туда особенно долго и яростно. Полагая, что настигли отходящего противника, они изрешетили снарядами кирпичный фасад. И лишь после того, как здание накренилось и рухнуло, они заметили, что с той стороны не раздалось ни единого ответного выстрела».
Это — русский ответ. Американцы круты — и русские круты. Но русские, в отличие от американцев, не соразмеряют свою реакцию. Они бьют неудержимо. Их ярость неукротима и непредсказуема.
Долго запрягают, а уж едут — не остановишь? Кажется, именно такими видит нас классик послевоенной германской прозы. И видит правильно.
Мне остается проиллюстрировать диалог национальных душ с нашей, советской стороны.
И пример я возьму из повести Воробьева. В ней главный герой, разгромленный в недавнем бою, раненый, приходит в себя в каком-то сарае, понимает, что он в плену, что сейчас ом впервые увидит немца вблизи и с необъяснимым любопытством ждет, каким этот немец окажется — если посмотреть ему в лицо. Немец оказывается очкариком, он ничего плохого не делает, только командует: «Ауфштеен!» В лицо русскому он не смотрит, а смотрит на кубари в петлицах нашего лейтенанта. Велит отдать. Нет, не оба кубарика, а один. Для чего? Для коллекции.
Когда-то удачливого охотника награждали ухом убитого зверя. Немец действует в духе этой традиции: по праву победителя он срезает у поверженных противников знаки отличия: золотые, эмалевые, серебряные — разные у разных европейских армий. Кубарик нашего лейтенанта исчезает в немецком бумажнике, где уже собраны: шпала, треугольник…
Этот экспонат и становится у Воробьева своеобразным символом немецкого характера. Аккуратный, заполненный трофеями экспонат. Бумажник.
Русский ответ следует незамедлительно.
Во Ржеве к обессиленному герою повести приближается другой пленный, «в полуобгорелом танкистском шлеме». Увидев в петлице один оставшийся кубарь, мстительно спрашивает: «Второй не успел сорвать, да?» — и определяет: «Сволочи! Как чуть что — амуницию в канаву и под ополченца!»
Что это? Слепая, неукротимая, взрывная ярость. И слепая же уверенность, что любой из своих может оказаться предателем.
Так переглядываются у Константина Воробьева два психологических мира — и продолжается многовековый спор о том, как русские и немцы, если бы не стравливала их история в смертельную взаимную бойню, могли бы сотрудничать, ибо они для такого сотрудничества просто созданы природой. Ибо то, чем богат немец, у русского в вечной нехватке, а то, чего не хватает немцу, у русского навалом.
Знаменитый наш полководец отковал когда-то афоризм (не лишенный молодцеватого пренебрежения к противнику):
— Что русскому здорово, то немцу смерть.
Другой знаменитый наш полководец, спрошенный императором о том, какой награды ему бы хотелось, отковал не менее крепкий афоризм (не лишенный молодцеватой независимости в глазах самодержца):
— Государь! Сделайте меня немцем!
Так и просятся души двух народов в диалог. Во взаимодополнение. И правильно! Немец методичен и предсказуем, русский импульсивен и непредсказуем. Немец непобедим в стандартных ситуациях, но теряется в нестандартных, русский плевать хотел на стандарты, правила и законы, зато находчив в положениях безвыходных и противозаконных. Немец — строитель, умница всемирного масштаба, русский — мечтатель, всемирного масштаба талант…
Ах, не воевать бы нам друг с другом. Смертельным абсурдом все более кажется отошедший наконец в прошлое проклятый Двадцатый век. Ищет душа союзника то ли в туманном будущем, то ли в подернутом туманом прошлом.