— Идем, — сказал он, — тут не место для миллиан.
Я посмотрел ему в глаза. Они были непроницаемы, как будто он глядел сквозь стеклянную стену, разделявшую нас. Правда сказать, у меня по коже пробежал озноб. Я был совершенно безоружен. Мы все были совершенно безоружны, за исключением Мануэля — вы знаете ново-мексиканцев, — и я боялся, что совершу непоправимую глупость, если отправлюсь за оружием. На языке улаш я приказал Тому Буллису заменить меня на капитанском мостике и попросил Мануэля пойти со мной. Если аборигены вбили себе в голову, что мы хотим причинить им вред, вряд ли их успокоит, если я стану при них говорить по-английски — на языке, которого они не понимают. Не было сказано ни слова, пока мы не оказались вдали от пыли и шума стройки, на нашем излюбленном месте у скалы. Она уже не казалась мне такой теплой.
— Я приветствую вас, — сказал я миллианам, — и прошу поесть и отдохнуть с нами, — это была местная формула вежливости для гостей. Но я не услышал ответа.
Вместо него Тилитур взмахнул копьем, которое он держал в руке, и спросил — не грубо, но с какой-то неприятной интонацией в голосе:
— Зачем вы пришли в Улаш?
— Зачем? Но ты же знаешь — торговать.
— Нет, подожди, Тилитур, — вмешался Шивару. — Ты не то спрашиваешь, — он повернулся ко мне. — Кто вас послал? — задал он вопрос. — И я должен вас спросить, Фримены, знаете ли вы, что такое Черный голос?
Я не собирался увиливать от ответа. Ясно было, что мы что-то сделали неправильно, совершили ошибку, но у меня не было ни малейшего представления, в чем она заключалась. Ложь или увертки могли только ухудшить положение, хотя могли, может быть, и несколько улучшить его. Я видел, как солнце блестит на лезвиях топоров, и радовался, что рядом со мной стоит Мануэль. Шум лагеря почти не доносился до этого места: либо мы отошли далеко, либо ветер усилился. Я заставил себя взглянуть Шивару в глаза.
— Ты знаешь, что мы находимся здесь ради оставшихся дома товарищей, — начал я.
Скулы под его шерстью напряглись, к тому же я не очень хорошо понимал выражение лиц туземцев. Но раздвинувшиеся губы Ферегхира обнажили клыки, так бывает, когда миллиан встречает врага. Тилитур держал копье наготове. В докладах Брандера сообщалось, что в присутствии друзей миллианы так себя не ведут. Шивару, однако, понять было нелегко. Могу поклясться, он о чем-то сожалел. Но о чем?
— Вас послал Бог? — спросил он.
Это был завершающий штрих той сумасшедшей картины. Я засмеялся, хотя никакого веселья не ощущал. В голове у меня звенело. Я испытывал определенную семантическую трудность. Дело в том, что в Улаше используется несколько разновидностей повелительного наклонения. Приказ отца сыну отличается от приказа другому миллиану, побежденному в схватке, и оба они отличаются от распоряжений, отдаваемых лугалу, и так далее, причем различия эти настолько велики, что их классификация с трудом давалась нашим психолингвистам. В общем, миллианы хотели знать, являюсь ли я рабом Бога. Конечно, не время было растолковывать им историю наших религий, к тому же я не слишком силен в этом. Я только сказал:
— Нет, мы не рабы Бога. Бог — это символ, в чье существование верят некоторые из нас, но далеко не все. И он, совершенно точно, не отдавал мне никаких приказов.
Это удивило их. Дыхание со свистом вырывалось сквозь клыки Шивару, гребень на его голове поднялся, хвост хлестал по ногам.
— Тогда кто же послал вас? — почти закричал он. Я мог бы перевести этот вопрос и так: «Кто ваш хозяин?»
Я услышал щелчок — это Мануэль раскрыл кобуру. За спинами миллианов лугалы приготовили топоры и копья. Можно представить себе, как тщательно я подбирал слова для ответа.
— Мы все свободны и являемся равноправными членами общества, — сказал я. Или, может быть, слово, которое я употребил, означало «содружество»? Я не мог разъяснить им особенности нашей семантики. — В нашей стране, — сказал я, — нет лугалов. Вы видели, что на нас работают машины. Нам вообще не нужны лугалы.
— Ах-х-х! — сказал Ферегхир, взмахнув копьем. Мануэль взвел курок.
— Я считаю, что вам лучше уйти, — сказал он туземцам. — Мы не хотим убийства.
Брандер не раз демонстрировал туземцам действие нашего оружия, мы тоже. И туземцы застыли, не двигаясь, и стояли так, показалось нам, целую вечность. Шерсть на лугалах встала дыбом. Они были готовы броситься на нас по первому слову своих хозяев. Но это слово не было произнесено. Трое туземцев обменялись взглядами, и Шивару сказал безжизненным голосом:
— Мы должны обсудить это.
Они повернулись и пошли по высокой шуршащей траве, лугалы последовали за ними. Барабаны гремели день и ночь.