Оказавшись в далекой стране с чужими документами, раздобыть денег, не прибегая ни к чьей помощи, и вернуться на родину. Или незаметно пройти мимо паспортного контроля в аэропорту. Подменить во время визита мембрану в телефоне, войти в чужой дом, выйти на балкон, сфотографироваться с хозяином…
Детектив был неплохо написан.
Нью-йоркский маньяк, оставлявший на горле своих жертв глубокий след страшных зубных протезов, сам по себе не очень меня заинтересовал.
Дело было в другом, сделавшем книгу бестселлером.
Отдавая должное своим консультантам — патологоанатомам и полицейским, автор забыл поблагодарить блестящего Артура Хейли. От него, от Артура Хейли, было это доскональное изучение материала, обаяние точного знания сути и, главное, выбор героя.
Герой — лейтенант Винда — был мне знаком, словно он, Рэмбо и я работали в одном главке. Мы все были из тех полицейских профессионалов, которых первыми отдают на заклание публике, когда начальство ищет, на ком сорвать зло за нераскрытое особо тяжкое преступление.
Общественное мнение всегда сурово по отношению к полицейским. Быстро забываются и постоянный риск, и прежние успехи, и раны, и силы, которые они отдали…
Я просмотрел еще пятничные «Вести».
Бывший московский, а ныне тель-авивский журналист возвращался к ночи августовского путча в столице.
«Меня одолевало любопытство: что побудило сотни нормальных, в меру трусливых людей рисковать жизнью? Ну, со мной, положим, ясно — я опасаюсь, что запретят выезд в Израиль. А остальным-то чего не спится?..»
«Всех облил дерьмом!»
Я отбросил газету.
Вот кому бы я с удовольствием набил морду.
Вышел на улицу.
Благо, тут все еще было лето.
Зеленый, без заднего борта, чтобы удобнее выпрыгивать, джип военной полиции с воем проскочил мимо. Я перешел дорогу.
Яблоневый сад по другую сторону Элиягу Голомб заливала светом луна.
Знакомая дырка в колючке еще сохранилась. Возможно, косули пробирались в сад именно здесь. Я прошел под деревья. Достал сигареты.
«В полнолуние у нас не солят, не квасят. Наверное, и тут тоже…»
Разбросанные немногочисленные светильники вверху, на гребне Байт ва-Ган, как обычно, напомнили дорогу к кишлакам на Памире, где проходила моя армейская служба.
Вершина Байт ва-Ган со строившимися по склону виллами была бедна огнями.
Этим и ограничивалось сходство.
Автор «Памирских походов» Рустам Бек писал об обитателях суровых тех мест: они влачат жалкое существование, испытывая нужду и голод…
Служба была суровой. Но жизнь казалась такой устойчивой, прочной. Отгремели кровавые бои с бандами Джанибека, Тохтарбая Шокиргиза. В Ленинской комнате вывешивали стенгазеты с портретами отличников боевой подготовки. Устраивали экскурсии в колхозы. На поле в Поршневе, в горах проводили игры, скачки, коз-лодранье. Через Пяндж с другой стороны границы смотрели жители, которые потом стреляли в нас, когда мы выжигали огнем их кишлаки, выполняя интернациональный долг у них в Афганистане…
«Господи! Какую страну потеряли…»
Утром я вышел из дома рано.
Мощные потоки машин вливались из боковых ответвлений на всем протяжении узкой Элиягу Голомб. Выше, на нерегулируемом светофором перекрестке, несли службу ГАИ школьники.
В воздухе стояла трель свистков.
Я разговаривал с Москвой из уличного автомата 6480300 на перекрестке Пат.
Рэмбо был у себя в офисе. Новостей для меня у него не было, они ожидались здесь. Сегодня. Вчерашний полицейский должен был обязательно появиться. И скоро.
— А еще паб «Сицилийская мафия»… — Рэмбо должен был знать, чем я занимаюсь и где именно меня следует искать, если что-то случится. — В привязке с фирмой по возврату долгов…
Рэмбо внимательно слушал.
— Все. Вечером позвоню.
— Давай.
Ступенчатый город поднимался вверх над районом Ка-тамоны метров на сто.
Дома росли как бы один на крыше другого.
В той стороне был центр.
Я еще постоял.
Катили в обе стороны мощные, снабженные кондиционерами автобусы — неповоротливые с виду, неизвестно как разъезжавшиеся на узких улочках.
Я прошел к магазинчику — маленькому, белому, с витринами, забитыми продуктами.
Его держали соотечественники.
Магазин был еще закрыт. Но продавцы уже съехались.
Перед домом стояло несколько японских машин и отдельно маленький крепенький «фольксваген» хозяина.
Надпись на тетрадной странице, косо висевшей на двери, была сделана по-русски:
«Ценностей в магазине нет, просим не рисковать напрасно!»
Было ясно, для кого написано.
Мне позволили купить сигарет. Угрюмо, желчно…
Жертвы наемного труда были повсюду одинаковы, у себя ли — в Харькове и Мариуполе или тут — в Израиле…
В придачу я получил газету «Наш Иерусалим».
Еще по дороге я прочитал рекламу. О ней мне накануне говорила мама Лены.
Большими буквами в центре листа было напечатано:
«ВОЗВРАТ ДОЛГОВ. ФИРМА „SM“
«СМ» должно было означать название паба — «Сицилийская мафия».
«Мы поможем в сложной ситуации, которая кажется вам безвыходной, частное расследование, выявление очевидцев, розыск друзей и недругов, помощь в возвращении долгов…
Наши телефоны…
ПОЗВОНИТЕ НАМ СЕЙЧАС! МЫ НИКОГДА НЕ СПИМ!»
Я включил радио на русском.
Повторяли все ту же рекламу:
«Мой папа страдал от скопления газов в пищеварительной системе. Я говорил ему: „Папа, такие проблемы нельзя держать внутри!..“
Тому, кто в это время ел, можно было лишь посочувствовать.
«Приятного тебе аппетита, земляк!»
За то время, что меня тут не было, на радио не появилось ни одного незнакомого голоса.
Все точки над «i» в эфире были давно расставлены.
Пирог поделен между успевшими к столу. Я подошел к окну.
На Элиягу Голомб грохотал транспорт.
Чувство, что что-то должно произойти, не оставляло меня.
Реклама на радио тем временем закончилась. Началась консультация адвоката. Пошли звонки радиослушателей.
«— Я живу с сожителем, — говорила какая-то дама, — который в последнее время плохо себя чувствует. Он не предполагает, насколько все обстоит неважно. Я хочу знать, получу ли я пенсию после его смерти…
— Вы звоните из дома? Он вас слышит? — спросил ведущий.
— Он сидит рядом, но не понимает по-русски…
Люди не менялись.
— Не будет ли этичнее, если позвонит он сам? — спросил адвокат.
Ведущий перебил:
— Несколько коммерческих реклам. «На этой неделе в лото, 20 миллионов шекелей…»
Я выключил радио.
С улицы раздался рев мощного мотоцикла.
Я обратил на него внимание, когда звук еще только приближался со стороны центра. Теперь он был уже под моими окнами. Я ожидал услышать, как мотоциклист удаляется.
Шум, однако, резко прервался внизу у подъезда.
Я выглянул в окно.
Высокий, широкоплечий израильтянин, в черной куртке, с мотоциклетным шлемом под мышкой быстро взбежал по бетонной лестнице на галерею внизу.
Черная мощная «ямаха» была припаркована у металлической ограды, отделявшей проезжую часть.
Еще через минуту в дверь позвонили.
— Ми? Кто? — спросил я на иврите.
— Полиция. Миштара. Юджин Кейт.
Глазок слегка как бы отдалял звонившего по другую сторону двери, позволял лучше его разглядеть.
Высокий, с решительным лицом, полицейский смотрел перед собой. Куртка была расстегнута. Он был в джинсах. На ногах белые кроссовки.
Справа, за поясом, пистолет. Черные «щечки» рукоятки выглядывали из желтой кожи поясной кобуры.
Я узнал его.
«Вчера он пас меня на Бар Йохай и потом, до самого дома…»
Я открыл дверь.
— Шалом!
— Шалом…
Полицейский показал жестом, чтобы я отступил в глубь салона, к кухонной мойке. Потом крутанул кистью руки — «спиной к двери!».
Я покачал головой. Он положил руку на пистолет.
Я отвернулся, положив руки перед собой на кухонную мраморную раковину, как на капот машины. Полицейский сзади коснулся кроссовкой моей щиколотки. Во всем мире этим понятным всем жестом полиция приказывает отставить ноги дальше от опоры и как можно шире…